— Гарет! — окликнул его уже давно ставший родным голос Гвейна. — Хорош, Гарет! Зачем ты сам себя изводишь? Почему так злишься?

— Эта девка! — заскрипел зубам Бастард Тьмы. — Она отказала! Отказала мне! Мне! Не приняла подарка, голь босоногая! Дрянь безымянная!

— О-о-о… — понимающе протянул Гвейн. — Тогда понятно, что тебя от ярости трясет. Ей тут знаки внимания сам Тринадцатый Принц Веридорский оказывает, а она, дура бестолковая, своего счастья не понимает и не кидается ноги тебе целовать.

— Гвейн!

— Ты на меня-то не рычи, а лучше подумай, надо ли тебе все это? Какое тебе дело до этой Горянки?

— Она пренебрегла моим вниманием! — чуть ли не брызжа слюной, изливал свое негодование Бастард Тьмы. — Она посмела вякнуть в мою сторону, что не всякий принц привлечет её внимание! К демонам, не нужно мне её внимание! Я возьму её и сломаю её дорогую гордость! Да любая женщина Веридора будет моя, стоит мне хлыстом махнуть, и эта будет!

— Хватит! — резко оборвал его Благородное Сердце. — Опуская моральную сторону вопроса, ибо до несозревшего демона мне не достучаться, проверено, повторяю: зачем? Ну, сломаешь ты её, пару ночей будешь победу праздновать, а потом вышвырнешь её из своей жизни и ведь не вспомнишь больше ни разу! Гарет, когда же начнешь понимать, что в этой жизни важно? Что надо любить женщину, а не радоваться очередному трофею, доставшемуся сложнее, чем предыдущие? Что это не титул принца делает тебя великим, а ты должен доказать всему свету, что титул принца в праве носить только великий человек? Что власть — не вино, охмелев от которого ты в праве творить все, что заблагорассудится, а в первую очередь — ответственность?

Гарет не хотел слушать друга, но не мог не слышать. Его слова, словно камни, летели в него, и он готов был выть от их правоты и одновременно отрицать их, как самую богопротивную ересь… А это Гвейн еще о Богах не начал.

— Вижу, сейчас ты меня не слышишь, — понурил голову друг. — Что ж, твое право обманывать самого себя, Бастард Тьмы. Уверен, однажды ты вспомнишь слова Благородного Сердца и поймешь их. Дай Боги, чтобы не было слишком поздно.

С этими словами Гвейн удалился в общество бутыли горилки, которую для него

утащила из дворцового погреба Горянка, а принц остался один в пустой комнате, с каждой минутой все больше погружающейся в сумрак.

***

На следующий день Гарет нетепреливо ждал свою личную горничную, в то время как она нисколько не спешила к нему, однако причиной было отнюдь не желание подразнить Тринадцатого Принца Веридорского. Вот уже полчаса девушка вертелась перед осколком зеркала, висящем в её комнатушке под самой крышей резиденции, а с табурета в углу на нее взирала подвыпившая "совесть Гарета Бесноватого".

— Гвейн! — в конце концов не выдержала Горянка, резко поворачиваясь к нему. — Чего ты так хитро и довольно щуришься?

— Для него наряжаешься?

На девичьих щеках проступил легкий румянец, преобразив причудливое лицо с крупными редкими чертами.

— Вот так Гарет точно ума лишится, — уверенно заявил Благородное Сердце, снова прикладываясь к горилке. Между тем у него самого "румянец" был уже во всю щеку, в трети бутыли как не бывало.

— Глупости ты болтаешь! — вскинулась Горянка. — Да он же самовлюбленный эгоист и бессердечное чудовище! Да чтоб я на такого хлыща хоть посмотрела…!

— Эх, два сапога — пара, — глубокомысленно изрек Гвейн, сдерживая икоту, — Что он — принцевская дурная голова напополам с демонической сущностью и гордыней, что ты — гордячка.

— Но не принцесса? — усмехнулась служанка.

— А это уж смотря, сумеешь захомутать Его Гордейшество и Беснейшество или нет, — пожал плечами Гвейн. — Только времени много потребуется, а мы все же не навсегда тут останемся.

— Время, говоришь, понадобится? — как-то недобро пошептала Горянка. — Отчего же, совсем недолго, — и добавила так, чтобы священник её не услышал, — всего-навсего один глоток…

Горянка шмыгнула в покои Тринадцатого Принца Веридорского уже затемно и никак не ожидала удилеть его, расположившегося на стуле прямо напротив двери и явно ожидающего её. Гарет, до этого невидяще глядящий в пустоту, вздрогнул и вскинул чернющие глаза, темнее самой Тьмы, в которых то и дело вспыхивала ярким пламенем пока не обузданная до конца демоническая сила сына Хаоса. На миг служанке показалось, что он сейчас раскричится на неё за опоздание, но нет, Бастард Тьмы… улыбнулся, но не так, как обычно, с предвкушением чужой крови и боли, а как-то по-иному, светло… И таким красивым стало его мужественное лицо, что девушка сама невольно просияла.

— Горянка… — непривычно хриплым голосом проговорил принц. — Посмотри, что у меня есть для тебя. Перстень пришелся тебе не по нраву, может, он приглянется?

Мужчина разжал ладонь, и на его руке сверкнул тонкий изящный браслет, сплетенный из трех видов золота, а в пересечениях поблескивали таинственным светом чёрные опалы. Боги, какая же красота! Девушка и сама не заметила, как диковинное украшение защелкнулось на её запястье, так поразил её монарший подарок. Пришла в себя она только от горячего шепота вплотную придвинувшегося мужчины:

— Он один такой на свете. Я сам начертил эскиз вчера ночью и весь день напролет мучал местного ювелира, чтобы браслет был готов сегодня же и чтобы в него непременно вставили опалы, именно их. Они совсем как твои глаза, да и сам браслет похож на тебя: необыкновенный, привлекающий, неповторимый. Он только для тебя, Горянка. Ну что, угодил я тебе?

Девушка не смогла солгать и скрыть счастливую улыбку, сияющую белизной зубок-жемчужинок… Которая в следующую секунду угасла, стоило Веридорскому принцу властно приподнять её подбородок и впиться в девственные губы жестким, собственническим поцелуем. Горянка, безумно таращась в его демонические очи, отпрянула от Гарета, как от чумного, выскочила в коридор и убежала бы, куда глаза глядят, если бы цепкие сильные пальцы стальной хваткой не сомкнулись на её предплечье.

— Куда же ты? Постой, красавица.

— Что ты сделал? — воскликнула девушка, от смятения незаметно для самой себя переходя на "ты".

— Взимаю плату, — осклабился Бесноватый. — Не за браслет, а за право принимать подарки от принца. Ты же сама не против. Разве не по этому ты стала нормально со мной разговаривать? Чтобы понравиться мне.

Говорят, что правда жалит гордость стократ больнее, чем наветы. Вот и Горянка зашипела, как подколодная змея, вырвала свою руку, на которой скорее всего останутся синяки, замахнулась и ударила изо всех сил. Звонкая пощёчина показалась громовой по сравнению с тишиной, повисшей в темном коридоре.

— Ты что, сдурела? — с трудом выдавил из себя Бастард Тьмы. — Да я тебя до смерти забью на виду у всей резиденции!

Горянка только презрительно усмехнулась.

— Гарный, видать, вы принц, ваш сочство, — и словом, и кнутом приласкать могёте! Я вас уперед упредила, шо роже вашей венценосной не поздоровиться, ежели лапать мя вздумаете. Ну так Горянка слову свому хозяйка. И браслетом своим подавитесь!

Сдернув украшение с руки и бросив под ноги дарителю, служанка грозной фурией умчалась прочь.

Первым порывом Гарета было догнать мерзавку и задать ей знатную трепку, чтоб до конца дней своих запомнила, ибо такие шрамы вовек не сойдут, но он подавил горячую волну, безумным штормом затапливающую душу, и вернулся к себе, но не направился в глубь комнат, а интуитивно притаился у неплотно прикрытой двери. Так и есть — спустя несколько минут юркая девичья фигурка вынырнула из темноты и, подхватив брошенный на произвол судьбы браслет, растаяла в коридорах резиденции.

***

Как бы ни хотелось Горянке не видеть Тринадцатого Принца Веридорского, этот самодур и не думал отпускать её из своих личных горничных, так что следующим вечером она явилась к нему в покои. Девушка намеревалась быстренько прибраться и перестелить постель (последнее, кстати, было абсолютно лишним, так как кровать вот уже третий день стояла нетронутой), но у Его Высочества явно были и другие планы, и кардинально изменившееся настроение (одно слово — демон!).