Эй, паук! Ты раскинул свою паутину,

Зыбким кружевом явил свою липкую силу.

Как мошкара, на вечный зов серебра

Летит, чуть дыша, жертва твоя!

Эй, паук! Нить дрожит, значит, муха попалась,

Цепко держит ее твоя тонкая пряжа.

И не спеша, предвкушение тая,

Заносишь в журнал: и эта моя!

Эй, паук! Ты считаешь себя совершенным,

В переплете судьбы колеса самым ценным.

И каждый раз в переливе извилистых фраз,

Говоришь напоказ: "Наша жизнь — это фарс…"

— С братом говоришь? Или с дядей? — раздался издевательский голос прямо над моим ухом, и я, вздрогнув, отшатнулась.

Оказывается, девочки уже утянули Азизама куда-то в глубь расщелины, где слышалось привычное бухтение Жака о важности здорового питания (интересно, а как старый слуга сюда спускался?), и в "прихожей" остались только мы с Франциском.

— Не твое дело, — хорохорилась я, чувствуя, что страх медленно, но верно расползается где-то в районе солнечного сплетения.

— Ну конечно же, — неприятно ухмыльнулся демон, отходя от меня и устраиваясь на ближайшем ковре вместе с лютней.

Изящные длинные пальцы привычным движением пробежались по струнам, пробуждая прекрасный инструмент и рождая мелодию, западающую прямо в душу.

— Франсуа отдал мне и свой серебряный голос, — неожиданно заговорил Франциск, но на этот раз его голос звучал как-то надломлено. — Говорил, что этот дар Богов его и погубил. У меня нет его таланта, поэтому мне не принести в этот мир ни одного шедевра. Я могу лишь повторять за ним, но и этого немало.

— Где сейчас Франсуа? — робко поинтересовалась я.

Ответом мне было тяжелое молчание, от которого отчетливо веяло скорбью.

— Что случилось в тот день, когда прокляли графский род? — попробовала я другой вопрос.

— Да не было никакого проклятия, — горько усмехнулся Франциск. — Ты же нагиня, Анжелика… то есть, прости, Ника. Вы же с Азизамом наведывались в фамильный склеп? Ты видела, что невест Себастьяна отравили, также как и леди Индию.

Мать Себастьяна и Франсуа?! Хотя, если хорошенечко подумать, она тоже должна была лежать в склепе, а помада была на губах у всех девушек. Но, получается, она тоже была в венчальном платье. Неужели…?

— Да, — кивнул Франциск, — она погибла, так же как и другие невесты, в день собственной свадьбы. Дядя чуть не умер от горя… Не удивляйся, я неплохо знаком с ментальной магией.

— Не смей копаться у меня в голове! — тут же вскинулась я.

— Да больно надо, — фыркнул демон в ответ. — У тебя там такая неразбериха, что только рассуждения и остается подслушивать. Ладно — ладно, не буду, но ты тогда думай вслух… Помню в тот день из всех душу вытрясли, даже северян развернули, которые к нам тогда зачастили.

— Каких северян? — поинтересовалась я.

— Я с ними тесно не общался, хотя они и сейчас порой гостят, хотя непонятно, что их связывает и что им надо. Могу только имена припомнить… Один — лорд Чарльз, смазливенький такой, русый, голубоглазый, дамы от него млели… Второй — лодр Бартехальд, этот чистый медведь: огромный, грузный и грубый… И еще леди с ними ездила молоденькая, вроде как Ивенснесса… дурные все же у северян имена!

Тираду о наших национальных именах я не слушала, тихо поражаясь всему происходящему. Я знала всех троих. Первого, Красавчика Чарли, знал, наверное, весь север. Воистину, самая скандальная личность наших краев: наши традиции были суровы к незаконнорожденным детям, но, как известно, раз есть правило, есть и исключения из него. Вот признанный красавец всего севера был тем самым исключением: бастард самого Саратского Вождя. Гнилой Барти тоже был небезызестной личностью. Он был знаменит как паршивая овца в своей семье, издревле славящейся благородными воинами и доблестными рыцарями. Из пяти братьев он единственный был озабочен порядком наследования и расчищая себе дорогу к отцовским денежкам многочисленными покушениями. В конце концов глава дома изгнал его из рода без гроша в кармане, и только один из братьев, добрая душа, рискнул приютить его, хотя кинжал в спину прилетал и ему. С третьей же особой я была знакома лично: Иви была одной из моих немногих подруг.

А еще я знала, что связывало этих троих: все они были связаны с родом Монруа. У моего отца не было родных братьев и сестер, зато были две кузины, с похожими именами Гертруда и Гризельда, но разные, как день и ночь. Старшая — Гертруда — яркая видная брюнетка, была замужем аж шесть раз и шесть же раз оставалась вдовой, исключительно богатой вдовой, при невыясненных обстоятельствах. Насколько я знаю, последний, седьмой, муж был еще жив, что само по себе чудо, ведь он то как раз и был тем сердобольным братом, пожалевшим Гнилого Барти. Его же двоюродной племянницей считалась Иви, хотя шептались, что та на диво похожа на леди Гертруду, а глаза у нее один в один как у лорда Бартехальда. А вот Гризельда, напротив, достигнув совершеннолетия, приняла решение отправиться в монастырь, хотя белокурая миниатюрная красавица с кротким нравом могла бы стать прекрасной женой и матерью. Поговаривали, что она бежала от настойчивых ухаживаний самого Саратского Вождя. Монахини не любили ее, злословили, и в конце концов составили послание Отче, в котором обвинили новую послушницу в ведьмовстве (не зря ж она в расцвете лет заперлась в святых стенах и неведомые грехи отмаливает?). Я много раз слышала историю, как Вождь примчался к костру, в последний момент выхватил Гризельду из огня и увез с собой. Больше ее никто не видел… а потом при дворе появился Красавчик Чарли, на диво похожий лицом на осужденную леди.

Мда, неблаговидная выходит картина. Масла в огонь подлил Азизам:

— Вы это о ком? Лорд Бартехальд… это ж глава посольства северян в Веридоре, он уж лет двадцать своим видом наш двор шокирует, также как и его дамы. Вся веридорская знать уж голову сломала, вычисляя, кто же из них его любовница: броская Гертруда или милашка Ивенснесса. Но на том, что обе спят с Красавчиком Чарли, сошлись единогласно…

— Завтрак! — оборвал изложение столичных сплетен Жак, и я вдруг поняла, что страшно хочу есть. И спать…

И тем не менее ворочалась я долго, пытаясь отделаться от чувства, что не только Зеленый Горб оплели липкой паутиной интриг, и во всей этой мерзости мы вс увязли по самые уши. Что, спрашивается, забыли мои недородственнички, "седьмая вода на киселе", как говорила Матушка, во владениях Его Светлости графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон? Они вертелись в Веридоре, и мой род обвинили в том, что они желают смены власти, правда, по официальной версии во главе заговора стояла я. А что, если… додумать я не успела, все же уплывая в уютные объятия сна.

Проснулась я уже затемно (это ж надо было так выдохнуться за прошлую ночь и проспать весь день!) от того, что кто-то перешептывался в "прихожей" пещеры. Впрочем, почему кто-то? Голоса то я узнала сразу.

— Вот куда тебя демоны несут? — как-то устало вопрошал Франциск. — Пойми, этим ничего не исправить.

— Я просил Мрачного Бога благословить меня на месть, и он привел меня к моему врагу. Никто не смеет безнаказанно проливать кровь моих родных, их смерть будет отомщена.

— Не надо, — Франциск снова попытался остановить Азизама. — Послушай, не думаешь о себе, подумай о моей дочке. Она же зачахнет без тебя. Отступись, тебе не победить: там и Себастьян, и дядя.

— Ты думаешь, Гарет будет против меня?

— Я знаю, что он будет за Себастьяна. Знаешь, мне порой казалось, что это он, а не Франсуа — тайный сын Тринадцатого Принца Веридорского, так к нему привязан дядя. Мыслимое ли дело, в день той знаменитой, самой первой свадьбы проклятого брата, он сразу кинулся к Черному пруду и застал там нас троих, но не помог нам. И ладно мне, в конце концов ему всегда было проще вешать на меня все грехи и косяки детишек своей любимой Индии, но он не пришел на помощь даже Франсуа и просто смотрел, как его родного сына — другого слова и не подберу — насилуют, параллельно держа меня на рубеже жизни и смерти. Потом, правда, пытался мне рану зажать платьем невесты, и спрятал в это расщелине, но Франсуа!