— Вот что мне делать с Жаком?! — оборвал мою насквозь пропитанную смущением речь легендарный вдовец. — Нет, сдается мне, даже если ему отрезать язык, этот старый сплетник будет пантомимы показывать! Леди Шамали, я понимаю, что все эо со стороны, должно быть, выглядело несколько… неблаговидно, однако, уверяю вас, на самом деле все было совсем не так, как могло бы показаться на первый взгляд…

— Так объяснитесь, Ваша Светлость.

Вот тут настала очередь легендарного вдовца смущаться. Я даже не поверила своим глазам, когда разглядела в темноте, как у самого графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон побагровели уши, как у нашкодившего мальчишки! В смятении лорд Себастьян даже остановился и, виновато шаркая ногой и совершенно нехарактерно для своей внешне холоднокровной персоны пристыженно пряча взгляд, забормотал:

— Видите ли, леди… Право, я даже не знаю, как вам объяснить-то. Вы такая юная, нежная и непорочная… Что ж… Понимаете, леди Шамали… Обычно… в большинстве случаев мужчина и женщина влюбляются друг в друга, венчаются, выполняют супружеский долг, заводят детей. Порядок, правда, время от времени варьируется, но не суть… А бывает такое, что… кхммм… пару составляют не мужчина и женщина, а, скажет, двое мужчин…

Наверное, я неприлично разинула рот. Нет, конечно, я мельком слышала, что такое бывает, но у нас в северных землях за такое и побить могли. В Веридоре, особенно в богатых аристократических кругах наверняка всякое можно встретить. А на юге?

Словно прочитав мои мысли, лорд Себастьян продолжил:

— У нас не порицается, если ты… питаешь симпатию к человеку своего пола, однако обязательным условием является то, что ты и с противоположным полом имеешь близкие отношения…

Боги Всемилостивые… Садом и Гамора отдыхают, а Хаос нервно курит в сторонке…

— Так вот… Я вас прошу сохранить в тайне то, что я вам сейчас скажу. Слухи об асексуальности Франсуа верны лишь отчасти. Мо брат действительно совсем не испытывает физического влечения к женщинам… однако он влюблен… До сих пор влюблен в одного мужчину… привлекательного с всеобщей точки зрения, так что, наверное, это не должно быть странно…

Уже предчувствуя грядущее потрясение от откровения лорда Себастьяна, я предусмотрительно вцепилась в его локоть. Как оказалось, не зря, ибо от услышанного было в пору рухнуть наземь от изумления и культурного шока.

— В общем, вы наверняка уже догадались, что Франсуа с юности любил и, к моем отчаянию, до сих пор продолжает любить… Франциска.

Боги, куда вы меня послали?!!! В который раз я уже задавалась этим вопросом и, понятно дело, ответа не получала. Нет, я еще могу понять мутные истории с переменной наследника, терки за отцовское состояние и титул между братьями, особенно не полностью родными, а единокровными, да дае массовое отравление невест в принципе можно было бы уложить в мою картину мира. В конце концов, северяне тоже далеко не святые и, бывало, заключали брак из корысти, а потом, войдя в права наследования, избавлялись от постылого супруга или же ненавистной супруги. Но такое… и ведь они же считали себя братьями по крови…

— И что, Франциск… тоже… — попыталась я хоть как-то сформулировать вопрос, но, похоже, я действительно была слишком неискушена, чтобы говорить о подобных вещах.

Граф мое состояние понял и проявил догадливость.

— Нет, что вы, леди! Франциск купался во внимании всех южных барышень и не только. Но и брату позволял любить себя. Тогда я не задумывался о таком, но сейчас, наверное, считаю, что это было жестоко с его стороны. Я убедил его не придавать гласности любовь Франсуа, а ведь Франциск мог. Просто чтоб посмеяться над братом. Но потом он согласился со мной, что такое потрясение может подкосить отца…

Мне одной кажется, что старший брат вовсе не пожалел сэра Гвейна, а стушевался от мысли, что если правда дойдет до графа, тот за издевательства над Франсуа его по головке не погладит?

— Знаете, Франциск… он будто с колыбели чувствовал, что он выше других. Что он рожден править. С первых лет жизни он походил на короля. Он просто знал, что он не такой, как все. Это было не просто бахвальство, в нем жило что-то такое… Что-то, что делало его первым всегда. Он действительно был лучшим во всем. Это признавали все… кроме отца и меня. В отрочестве и юности я всей душой радел за вселенскую справедливость и не мог просто принять то, что кому-то от рождения дано все, а кому-то ничего. Отец, видя это, пытался объяснить мне, что кому много дано, с того много спросится. Что всему есть своя цена и каждому Боги отмеряют не только милости, но и тягости. Но я его не слушал… Не желал слушать! Я довольно быстро распознал во Франциске сына Хаоса и загорелся идеей победить его. Человек не в силах победить потомка высшего демона?! Плевать я хотел на это! Я рвался к своей цели, желая переиграть самих Богов и попрать законы всего мироздания! Помню, Франсуа пытался утихомирить мою одержимость, призывал вспомнить о любви к ближнему своему и не желать сокрушительного поражения родному брату. Но чтоб я тогда кого-то послушал!

Изумленная столь длинной прочувствованной речью, я с жадностью ловила каждое слово и завороженно смотрела на то, как радужка Себастьяна, словно оживая, начинает наливаться цветом… пока не разобрать каким, просто темнеет… Тут мелькнула шальная, совершенно дикая мысль: если его глаза окажутся изумрудными, я его поцелую!

— И вот он настал, день моего триумфа! Я впервые участвовал в турнире между молодыми дворянами. Вот уже три года победитель оставался бессменным — Франциск, и я был полон решимости положить этому конец! Не поколебали меня и слова Франсуа, брошенные мне перед выходом на арену. Как сейчас помню… Брат сказал мне вспомнить пророчество, посланное в день моего рождения, и не гневать понапрасну Богов, ведь однажды, сражаясь за нечто действительно важное, в решающий момент Они могут отвернуться от меня. Франсуа вообще любил всякие такие высказывания. Помнится, в подростковом возрасте меня немало раздражала то, какой он… то ли верующий, то лли суеверный, даже не знаю. Франсуа верил в судьбу, в предназначение, в знаки, в милость и кару Высших Сил, в Их Божественный промысел… Я же тогда только презрительно кривился, слушая всю эту лабуду, и, кажется, даже ни разу не бывал в сознательном возрасте в часовенке при особняке до гибели отца, ФФрансуа же любил это место больше всех в Зеленом Горбе.

"Только сейчас почему-то предпочитает Черный пруд," — подумала я, а вслух высказала другую свою мысль:

— Вы так интересно рассказываете. И что же, Франциск был повержен?

— Я выбил меч из его рук и хотел было приставить свой клинок к его шее, чиркнув по коже и расчертив ее алым. Вокруг бесновылись зрители, все восторженно голосили, кто-то уже скандировал мое имя и с свистом и смехом поминал имя низвергнутого кумира. Шум стоял невообразимый, но я ничего вокруг не слышал. Эта была та самая вожделенная победа… Но в последний момент я встретился взглядом с братом… В нем кипела такая ненависть. Боль. Звериное отчаяние. И тогда я понял, что не хотел этого. Что мне не нужно его унижение, не нужно почитание толпы и ореол сильнейшего воина юга. Все, что хотел, я сам себе доказал, но мои порывы это не повод окунать в грязь Франциска. Да, я выиграл честно, но добивать его тогда… И тогда вспомнились слова Франсуа. Повторяя, как мантру, что за это поражение с самую важную в моей жизни победу мне улыбнется удача, я незаметно подтянул магией к руке брата кинжал, который он тут же нащупал и, сделав резкий рывок, вогнал мне практически под сердце… Помню, отец тогда, вместо того, чтобы объявить победителя, крикнул Гарету, чтобы помог мне, а сам отхлестал Франциска хлыстом на глазах у всей южной знати. Я то сам не видел, но говорили, что он захлестал его чуть ли не до смерти… Но я утомил вас своим рассказом?

— Нет, что вы, напротив, мне приятно слушать вас, — поспешила я заверить его.

— В таком случае давайте сначала зайдем к Гарету и Никалаэде, справимся об их самочувствии, а потом, если вы не слишком устали, я прикажу подать ужин в кабинет и я продолжу свою "исповедь". Видят Боги, никогда не думал, что у меня будет такой обольстительный исповедник, — и лукавое подмигивание мне.