Там – мрак.

И невозможно измерить и психическую энергию.

Все знают, что она существует. А вот какое количество и как ее оборотить на благо, пока толком никто не знает.

Вот возникли впереди два страдальческих глаза.

Коба их уже где-то видел. Кажется, в Тибете. В тот раз, когда…

Он не помнит, как тогда очутился в Китае.

И именно там узнал, кто такой Рама.

Оказалось, Рама не имел отношения к предыдущей цивилизации. Он просто был сыном Кришны, который прижил его с обыкновенной женщиной.

И еще – он только что побывал в городе под названием Амрисар, где встретил Мастера свами Дарам Радж Бхарти.

Он имеет неимоверные знания. И, кажется, прочитал более семисот книг.

Ну а раз так, то у него великие знания в овладении чужими языками.

Но особо гордится Дарам знанием санскрита.

Коба находит с Дарамом какой-то общий язык и любопытствует: в сомати человек бывает полумертвый или полуживой?

Кто-то – кажется, в кромешной дали – заливисто смеется.

И перед ним возникает карта, на которой, как земноводные, перепыхивают какими-то голубоватыми огнями два острова, вернее, семейство островов, и голос говорит:

– Все, что осталось от атлантов – это Азорские и Канарские острова.

Азорские озирают все вокруг и топят, если попадутся, корабли.

А Канарские – канаются, к кому применить кару.

А как они ведут себя по отношении друг к другу, вы видите.

Потом голос иссяк и пошло чисто внушение, посредством которого взошли новые, до того неведомые, знания.

Теперь он уже знал, что у атлантов было семь рас: рмоагали, травиатли, толтеки, пратуранцы, прасемиты, аккадкийцы, монголы.

О монголах Коба слышал. Они пытались завоевать весь мир.

Но что-то им помешало.

Лень было думать что именно и он, как гласил указатель, вошел в Святилище Психической Энергии.

Это ему как раз и надо. Ибо необходимо избавиться от негативизма, чтобы потом рискнуть побывать в сомати.

Он сделал еще несколько неведомых ему усилий и оказался возле Святилища Антигравитации.

Но ему ничего не надо поднимать.

Он хочет просто сам подняться, потому как затекли ноги. Но – не может.

Наконец вспомнил, почему исчезли голоса.

Тут уже давно для передачи мысли пользуются телепатией.

Но для этого надо иметь феноменальную память.

Но не злопамятство.

Этому всему – бой!

Если в Атлантическом океане уцелевшими от катастрофы прошлого считаются острова Азорские и Канарские, то в Тихом их чуть больше – это Цейлон, Мадагаскар, Суматра, Ява, острова Полинезии.

А оставшиеся от атлантов чудеса раскинуты по всему миру – это пирамиды в Египте, Корнаке, монументальный Начкон-Вот в Камбодже, развалины Паленке и Уксмала в Центральной Америке.

А какой удивительный цвет имеют краски Люксора! Или какой ослепляющей синевой украшены другие дворцы, о которых в мире мало кто знает. Он выхватил из ножен клинок Дамаска и свернул его, как улитку.

Но через минуту этот стальной друг превратился все в того же верного тебе служильца.

И тут Коба вспомнил, что он должен делать: это определить связь сознания с внешним миром и сконцентрироваться на обоих мизинцах рук.

Однако у него затекли ноги.

Потом кто-то пришел.

Зовет его каким-то незнакомым именем – Сосо.

Коба восстал из позы Будды и увидел мать.

– Сегодня мне было видение, сказала она, что ты прощен во всех грехах.

И он расслабленно выдохнул всю скопившуюся внутри истому.

Первое, от чего отучил себя Симон, – это кому-либо завидовать.

Хотелось какой-то раскованной самостоятельности, которая, кстати, однажды ему вышла боком.

Но об этом вспоминается не очень охотно уже по той причине, что отец его впрямую спросил:

– Ты настоящий дурак или только таковым прикидываешься?

А Аршан Тер-Петросян, родитель Симона, мог так спросить уже хотя бы потому, что среди торговцев Гори слыл самым умным и предприимчивым купцом.

И вдруг сын – олух!

С родителями всегда трудно говорить на их языке.

Он у них или слишком категоричен, или до безумия занудлив.

Другое дело общение со сверстниками. С тем же Сосо, который, кстати, наградил его кличкой «Камо».

Ну она совершенно необидная.

Даже какая-то родная.

Словно под подушкой однажды ночью вылежанная.

Ушел в сон Симон, а проснулся – Камо.

Кстати, Сосо тоже теперь не Сосо.

Он уже – Коба.

Вот так.

Только неизвестно, кто ему эту кличку повесил.

Какую-то объемную, как висячий замок на складе, в котором хранится порох.

И еще одно доподлинно Камо известно, что Коба уже побывал в настоящем революционном деле.

Поучаствовал в демонстрации, которая закончилась не очень бескровным разгоном.

И, говорят, участвовали в этом казаки. И чуть ли не те же самые, что долго квартировались в Гори. Несли какую-то неведомую службу.

Потом вот вдруг…

Обо всем этом размышлял Камо на берегу Куры, под сенью стригущих солнце ветвей.

Купаться не хотелось. Точнее, надоело.

Невдалеке чинили развалившийся плот сплавщики.

Вот один из них, долговязо отделившись от остальных, направился к нему.

Пролетела какая-то молчаливая птица.

Пересекла пространство между Камо и незнакомцем.

И тот в нерешительности остановился, словно она состригла с его стремления какое-то намерение.

Тогда Камо, поднявшись, двинулся ему навстречу.

– Ты что-то хотел спросить? – поинтересовался.

– Без «с», – вяло ответил парень.

– Как это? – не понял Камо.

– Не «спросить», а «просить».

– О чем?

– Мог бы ты нам вина принести? А то… – он кивнул куда-то наверх – Гиви от подзорки не отходит.

И тут Камо увидел ту самую «подзорку» – трубу с окуляром, вздетую на треногу, и тщедушного человечка возле нее.

– Глаз с нас не спускает, – пожаловался плотогон. – А мы хотим с устатку, чтобы больше пришло достатку.

На этот раз вскрикнула та самая, бывшая до этого молчаливой, птица.

Плотогон незаметно сунул Камо деньги.

Сплавщики обычно в Гори не задерживались. Кура тут была такой бешеной, и порой разносила вдрызг плоты.

Поэтому все чинно уносились вниз по течению, к черным камням, где, как правило, и происходят разные приключения, вплоть до утопства.

Камо это лето проводит не просто так – он готовится поступать в военное училище.

Поэтому под камнем, рядом с тем местом, где он минуту назад находился, лежала книга по военному делу, на обложке которой стояла, каракулями писанная, такая фраза: «Не имей ямщицкой привычки, не гони лошадей».

Неизвестно, тот, кто это начертал, с такой философией, попал в училище или нет, а вот тенденцию, надо сказать, заложил.

И Камо – не торопился.

Он даже обрадовался, что незнакомец послал его за вином и припала та самая возможность не торопиться вновь утопать в знаниях, которые недоступны, как красавица, что бродит за стеклом.

Проходя мимо тщедушца, что следил за плотогонами, Камо сказал:

– А с этой штукой, – указал он на подзорную трубу, – можно добиться, что своей шкурой от собственных мух не отобьешься.

– Ты – студент? – спросил соглядатай.

– Нет, хотя я знаю, что похож.

– Я не об этом. – И пояснил: – Говоришь уж больно загадочно-заумно.

– Ну я тебя предупредил, – буркнул Камо и двинулся дальше.

Подзорник догнал его через десять или того меньше шагов.

– Ну и что будет? – спросил.

– А вон, видишь, – Камо швырнул палец в сторону солдатских казарм, – там с биноклем за всем, что кругом, наблюдают. Увидят тебя с подзоркой…

– И за шпиона примут?

– А ты догадлив.

– Ну а так как же за ними уследишь?

– За кем? – фальшиво понаивничал Камо. – Вон за теми девками? – и он снова кинул палец. На это раз в сторону купальщиц.

– Я на женский пол не гляжу, – заверил незнакомец.

– Чего, из евнухов, что ли, происходишь?