– Мне жалко тебя, – сказал тот.

– Почему же? – поинтересовался Аспирант.

– Фальшивую жизнь ты влачишь.

На эту фразу не обратилось особого внимания. Мало ли что может молоть человек в пьяном виде.

За ним пришла через полчаса полустаруха с полосатой робой через левую руку. Вздохнула и произнесла:

– А не ты это все в «аквариуме» сидел?

Без подсказки Аспирант понял, что она имела в виду комнату со стеклом, которая отделяла Оракула от него в пору, когда они вели, как он теперь понял, пристальное общение.

Она подождала пока он – при ней – переоденется, и сказала:

– Хоть не святое место у нас, а пусто не бывает.

Старуха не очень аккуратно затолкала в мешок его одежду.

А он ехидно подумал: вот результат его мучительного самоучительства, того сверх, что он имел в университете. Не иначе, как черт его дернул…

Ведь размышляя о будущем психиатрии и думая открыть в ней что-то этакое, в какой только власти времени он ни оказывался. Но теперь впервые над ним давлели бесшумные, как застоявшиеся мысли, песочные часы.

Нет, их рядом не было. Но ощущение, что они есть, не проходило. И если включить чуть громче звук, можно услышать шорох времени. Продолжение той самой фальшивой жизни, на которую намекал вечно пьяный отставной конюх.

Часто он запросто свыкался с тем, что его ожидает.

Но тут, когда из-за отсутствия окон не видно тополей, что с гимназической стройностью окружали психушку, начинало давить что-то далекое от обыкновенной тщеты. Он был больше чем уверен, что произошла, конечно же, ошибка. Санитар перепутал направление. Старуха же, по заведенной уже привычке, принесла ему больничную одежду. Сейчас кто-то пороется в его документах и обнаружит…

И он с ужасом вспомнил, что забыл дома свой аспирантский билет, который, собственно, и служил пропуском в психиатрическое отделение.

А почему же его нынче не задержали на проходной?

Старуха, еще какое-то время поохав, уже совсем собиралась уйти, когда неожиданно поведала:

– Ты, наверно, слыхал, что прознатель-то руки на себя наложил?

– Оракул? – встрепенулся он.

– Да кто его знает, – сказала кастелянша. – Что конец света-то все предсказывал. Нынче ночью на простынях повесился.

Аспирант, поскольку рядом не было стульев, опустился прямо на пол.

А сразило его известие вовсе не тем, что было неожиданной дивью, а что именно нынче ночью, размышляя об Оракуле и как бы присовокупляя его судьбу к судьбе некого литературного героя, вот так – запросто предсказывающего будущее даже в более мелком масштабе, – он подумал как раз вот о таком исходе.

Неужели Оракул прочитал эти мысли и решил не огорчать его ожиданий?

Но на этом дивь его не окончилась.

Через какое-то время за ним пришел давешний санитар, тот, с кем он столько раз преодолевал коридорное расстояние, чтобы оказаться рядом с «аквариумом», и буркнул себе в бороду:

– Пошли!

И Аспирант??? обрадовался.

Значит, разобрались.

И теперь, если не попросят прощения, то хотя похохочут над его нынешним внешним видом.

Они пересекли коридор наискось, и Аспирант, сам того не ожидая, оказался в «аквариуме».

Только не вовне, как было всегда, а внутри его.

На полу им увиделась пуговица.

Может, она как раз и принадлежала Оракулу.

Куда ее спрятать, коли карманов на больничной паре нет.

Сунул в рот.

Пуговица горчила, словно был не до конца кем-то допользованной таблеткой.

Еще – и опять же на полу – он заметил отрывок какого-то листка.

Поднял.

На нем – в ряд – стояла колонка цифр: «04, 05, 06, 07, 17».

Аспирант, сперва сугубо равнодушно подержал их в сознании, потом, встрепенувшись памятью, повторял цифры вслух.

Это же цифровые предсказания Оракула. Только трудно сейчас сопоставить, что за чем должно следовать.

Сперва, кажется, будет война.

Да, да, война.

На Востоке.

На четвертом году нового столетия.

Потом…

В это время дверь в ту комнату, из которой он общался с Оракулом, открылась и в ее проеме оказалась чем-то напоминающая заоконный тополек девушка.

Она, видимо, нажала на рычажок переговорного устройства, и усиленным им голосом, произнесла:

– Ну что, начнем с завтрашней погоды?

Волосы – дождем – спадали с ее головы.

– А вы хотите пригласить меня на загородную прогулку? – спросил он.

Девушка подсмутилась.

– Возможно… – промямлила. Потом поинтересовалась: – Как вы спали?

И тут он отчетливо понял, что это тоже аспирантка с кафедры.

Но почему он ее никогда не видел?

Или все, что с ним происходит, находится в другой плоскости реального времени?

– Спал? – переспросил он. – Странно… Неужели это понятие еще живет на Земле?

Он увидел, как девушка поежилась, не догадываясь, что он ей подыграл.

– Хотя, – продолжит он, – завтра будет ветер с дождем. Нет, наоборот, дождь с ветром.

Она полуулыбнулась.

– А в тысяча девятьсот четвертом году…

Девушка подалась вперед:

– Что тогда произойдет?

– Вы выйдете замуж.

Она болезненно усмехнулась, и он уточнил:

– Во второй раз.

Ощущение присутствия песочных часов неожиданно его покинуло и наступила реальность иного времени.

– Скажите профессору Бармину, – зашептал он, что аспирант…

В это время дверь за спиной девушки бесцеремонно распахнулась, и даже с закрытыми глазами можно было сказать, кто припожаловал.

Конечно же, главный врач.

Он глянул на Аспиранта так, словно видит его впервые.

– Опять предсказал что-нибудь аховое?

Она облизала сразу ставшие сухими губы.

А Аспиранту хотелось крикнуть, что он далеко не Оракул. Это сходная одежда делает всех тут, можно сказать, на одно лицо.

Но не крикнул.

Он не знал сценария, по которому должен работать во благо науки.

Потому произнес, обратившись к девушке:

– Ваша кисть отвергает почти все отпечатки.

И она отдернула руку.

– А меня, – продолжил он, – всегда злит никчемная затрапезная красота, выдаваемая за эталон совершенства.

Девушка смутилась.

И вдруг, сам не зная зачем,

Аспирант начал читать стихи:

И, без продыху, чтобы не дать возможности хоть что-то, но трезво осознать, забубнил уже в прозе:

– Эти глухонемые похороны характеризовали дань времени: ни зевков окрест, ни приличествующих, но причитаний. Будто человек уходил не в иной мир, а оставался в этом. Только на правах притаившегося спящим соглядатая.

– Ну что, коллега, скажете? – обратился главный врач к девушке.

Она продолжала тлеть щеками.

Все последующие дни Аспирант повторял все то, что ему в свое время говорил Оракул, только всякий раз намекая, что добровольно не уйдет из жизни, потому как христианин и точно знает, что род самоубийц до десятого поколения будут преследовать незаслуженные беды.