Чтобы сменить тему, я взял ожерелье из рук Марколины и сказал:

— При первом же удобном случае я продам его, мои милая, и верну тебе деньги.

— Сколько оно может стоить?

— Не менее тысячи цехинов. Так что можешь радоваться — ты вернёшься в Венецию обладательницей пяти тысяч дукатов звонкой монетой, там сыщешь себе мужа и будешь поживать с ним в своё удовольствие.

— Я отдам тебе все эти пять тысяч, только возьми меня с собой, милый друг! Я буду любить тебя сильней жизни, холить, как родное дитя, и никогда не стану ревновать.

— Мы поговорим об этом позднее, хорошая моя, а сейчас нам следует основательно подкрепиться и отправиться в постель, ибо увидев тебя сегодня в роли призрака, я неистово возжелал твоё земное обличие...

Георгий Всеволодович Морев, он же Григории Васильевич Муравский, отложил перо в сторону и усмехнулся. Сочинением исторических романов он баловался уже давно, а в прошлом году даже издал книгу в духе Фенимора Купера под названием «Приключения на берегах реки Делавар». Остроумная мысль воспользоваться образом великого итальянского соблазнителя, как для своих политических целей, так и в качестве персонажа, возникла у него совершенно случайно.

Сначала ему попалась на глаза статья журналиста Кутайсова об истории с драгоценной брошью, подаренной Казанове Екатериной Великой, затем он увидел у великого князя свежее французское издание мемуаров великого авантюриста, причём Александр Михайлович восторжен но отозвался об этой книге. Тогда же, одновременно с идеей о проведении спиритического сеанса для вызова духа Казановы, Морену пришла мысль засесть за новый роман.

В конце концов, кто же, как не этот удивительный итальянец, сначала сочинивший свою жизнь въяве, а потом блестяще изложивший её на бумаге, мог послужить ему достойным подражании примером! Впрочем, на сегодняшний день на данном поприще у него имелся и достойный презрении конкурент. Эсер Савинков тоже пытался превратить жизнь в авантюрный роман, беря за основы собственных графоманских сочинений эпизоды из истории руководимой им организации боевиков.

Однако главным своим конкурентом Морев считал отнюдь не тщеславного террориста, а малограмотного Распутина, который и не думал сочинять никаких романов. И его зависть к успехам «старца» была очень похожа на ту, которую испытывает начинающий автор, считающий себя гением, к тем авторам, чьи имена уже на слуху у публики. Кстати, подобная зависть замечательно изображена у Чехова в сто «Чайке», это зависть Треплева к Тригорину. Однако если жалкий неврастеник Треплев предпочёл убить себя, а не соперника, то Георгий Всеволодович имел на этот счёт совершенно иные планы.

— ...Короче говоря, я с большим трудом благополучно выпроводил Дениса Васильевича и мадемуазель Васильчикову из сего гостеприимного дома, а потом ещё долго успокаивал его разъярённого хозяина, для чего пришлось распить вместе с ним не менее трёх бутылок мадеры.

— Но почему Распутин тебя слушает?

— Потому, что испытывает ко мне дружеские чувства, но при ном боится, самодовольно усмехнулся Кутайсов, с нежностью любуясь своей элегантной возлюбленной.

Разговор происходил в его квартире на Волковке, причём Ольга сидела в кресле, лицом к окну, и задумчиво покачивала ногой, обутой в остроносый, шнурованный сапожок с серебряной окантовкой. На ней были платье из серебристого шёлка и белая пуховая шаль.

— Как это так? удивилась она. — Почему дружит, я догадываюсь ты сам хвастался тем, что умеешь ни и., не пьянея, но почему боится?

— Да потому, любовь моя, что я неплохой психолог и давно раскусил нашего «старца», сообразив, что с такими типами надо бороться их же оружием. Он щеголяет дикостью своего нрава? Прекрасно, решил я, надо его в этом перещеголять. Во время очередной попойки я устроил ему такой дивный скандал с мордобоем, крушением мебели и даже стрельбой, что он искренне поверил в мою невменяемость и с тех пор благоволит мне больше прежнего. Кроме того, Ефимыч, в сущности, весьма трусоват, а потому опасается тех, кто его не боится.

— Ну, в твою невменяемость я тоже верю, а если чего и опасаюсь, то лишь твоего ребячества и фанфаронства. Однако, что из себя представляет эта фрейлина и зачем они с моим деверем приходили к Распутину?

— Этого я пока не знаю, — пожал плечами любовник, — а фрейлину ты сама видела на балу, когда она подходила к тебе с каким-то разговором.

— Серьёзно? — наморщила лоб Ольга. — Ах ну да, верно, это та вертлявая шатенка с длинным носом, которая что-то выспрашивала у меня по поводу Гурского. Слушай, а вдруг это она украла мою брошь, а Гурский был только предлогом?

Кутайсов удивлённо покачал головой, после чего встал с дивана и пересел поближе к молодой женщине, устроившись на широком подлокотнике её кресла. Перед тем, как ответить, он осторожно взял в руки конец её шали и провёл по губам нежной белой бахромой, наслаждаясь тонким ароматом духов, которыми она пропиталась.

— Во-первых, сударыня, нос у Елизаветы Николаевны ничуть не длиннее вашего, а что касается броши, то оставь эти нелепые подозрения для своего нелепого мужа!

— О, ты себе даже не представляешь, насколько он нелеп! — невесело улыбнулась она. — О его ляпах в приличном обществе можно рассказывать анекдоты. Именно потому мы и перестали хоть где-нибудь бывать вместе.

— Так расскажи!

Ольга недоверчиво покосилась на журналиста.

— Если я это использую, то без указания имён, клянусь! — тут же добавил он, прикладывая правую руку к сердцу.

Она понимающе усмехнулась.

— Ну да, я чуть не забыла, что имею в любовниках сотрудника самого знаменитого юмористического журнала России... Ладно, записывай. Однажды мы были в гостях и разговор зашёл о недавних постановках Шекспира. Ну, мой Сенька слушал, слушал, а затем вдруг удивился: «И что за странные фамилии носят иные персонажи! Розенкранц и Гильденстерн, Монтекки и Капулетти, Эльтон и Баскунчак!»

— Бедняга! — от души рассмеялся Кутайсов. — Ну, Эльтон ещё можно перепутать с Эльсинором, но с чем наш образованный Семён Кузьмич перепутал Баскунчак?

— Но и это ещё не всё, — не унималась Ольга, рассказывая таким тоном, словно бы глупость и невежество мужа унижали не столько его, сколько её саму. — Минут через двадцать, когда все уже успокоились и забыли, Сенька, который продолжал слоняться по гостиной, попивая шампанское, услышал другой разговор — на этот раз о Ветхом завете, который он даже не читал, — и вновь решил поразить всех своей образованностью. Видел бы ты, с каким преглупейшим и напыщенным видом он изрёк: «Минет, текел, фарес», а потом долго стоял столбом и не мог понять причин всеобщего хохота.

— Да, твой муж просто уникум, — улыбаясь, подтвердил любовник и попытался обнять молодую женщину. — Как же мне тебя жаль, бедняжка.

— Оставь, мне всё это не нравится, — брезгливо передёрнула плечами Ольга.

— Что тебе не нравится?

— Да вся эта ситуация с нашим адюльтером. Крадучись, приходить на гною квартиру, опасаясь в любой мо мент увидеть Сеньку или кого-нибудь из нанятых им субъектов. Это какой-то пошлый водевиль!

— Но чего же ты хочешь?

— А сам не догадываешься?

— Если тебе не нравятся водевили, то мы можем сходить на боевой фарс в четырёх действиях под названием «Девушка с мышкою». Согласно газетной рекламе, там обещают эффектную сцену «конкурс натурщиц», возможно, это по тому самому роману Брешко-Брешковского «Записки натурщицы», который я тебе недавно присылал. Что касается финала, то в нём зрителей ожидает незабываемый сон кутилы. Можно себе представить, что ему снится... Ну что, идём?

Ольга не отвечала. Более того, она насупилась и отвернулась. Тогда Кутайсов нагнулся, заглянул в её строгие чёрные глаза и глубоко вздохнул.

— Ну хорошо, я всё прекрасно понимаю или догадываюсь... Вопрос только в том, как нам избавиться от Сеньки? Не на дуэль же мне его вызывать!