Молодая женщина кивнула, преисполняясь самого тревожного ожидания и оттого пленительно розовея.

— Ну же, говорите, — настойчиво попросила она, когда со всеми приготовлениями было покончено и Штейн вернулся на своё место. — Что с Филиппом?

«Присяжный поверенный» пристально, каким-то странно изучающим взглядом посмотрел на неё.

— Я вижу, что вы очень любите своего мужа, — произнёс он с полувопросительной интонацией в голосе.

— Да, разумеется, я люблю его, — нетерпеливо подтвердила Елена. — Но вы меня пугаете... Он жив?

— Да, жив.

— Ну, слава Богу! А что с ним, где он находится, кто его похитил?

— Этого я вам сказать не могу.

— Как не можете? Что вы! С чем же вы тогда пришли?

«Присяжный поверенный» слегка помедлил, а затем наклонился вперёд и, глядя Елене прямо в глаза, спросил:

— Что бы вы сказали, сударыня, если бы узнали о том, что ваш муж женился на вас ради богатого приданого?

— Это ложь! — мгновенно возмутилась она. Мы с Филиппом очень любим друг друга... Вы просто плохо его знаете! Главное для моего мужа — это его семья и наука. Филипп — настоящий учёный, который, если бы я не следила за его внешним видом, постоянно ходил бы в одном и том же костюме. Да будет вам известно, что все деньги, которые ему отошли в качестве моего приданого, он истратил на свою лабораторию! Впрочем, — вдруг спохватилась молодая женщина, — кто вы такой, чтобы я перед вами оправдывалась?

— Как я вам уже говорил, моя фамилия Штейн, — с ироничным поклоном сообщил собеседник, — однако мне было очень приятно слышать, как горячо вы защищали своего супруга. В таком случае, ничто не мешает нам перейти прямо к делу. Господин Богомилов жив и здоров и находится в известном мне месте... не по своей, разумеется, воле. Он был бы счастлив немедленно вернуться к супружескому очагу, однако для этого имеются определённые препятствия...

— Вы пришли требовать у меня денег за его освобождение? — резко выпрямляясь и заметно краснея, спросила Елена, не отрывая глаз от своего собеседника.

— Вы попали в самую точку, сударыня, — после минутной паузы ответил Штейн.

— Сколько?

— Сто тысяч.

— Но у меня столько нет!

— В таком случае, я... точнее, те лица, от имени которых я выступаю, готовы подождать.

— Нет, чием же... — И Елена, словно приняв решение, порывисто поднялась с места. — У меня много драгоценностей. Эти ваши лица согласны принять их вместо денег?

— Конечно. — Присяжный поверенный» слегка расслабился и даже позволил себе улыбнуться. — С вами приятно иметь дело, сударыня. Смею заметить, что перед лицом искренних чувств любые материальные блага теряют свою значимость, превращаясь всего-навсего в...

— Оставьте свои замечания, сударь, и подождите меня здесь. Драгоценности хранятся у меня в спальне. И не бойтесь, — уже на ходу добавила молодая женщина, — я не собираюсь вызывать полицию.

— Целиком полагаюсь на ваше благоразумие, — заверил «присяжный поверенный».

Стоило ей выйти в соседнюю комнату, как мнимый Штейн (а Морев придумал эту фамилию случайно, уже на подходе к дому) довольно усмехнулся тому, что молодая супруга Богомилова оказалась значительно сговорчивее мужа, и полез в карман пиджака за папиросами.

Он с наслаждением курил, по привычке выпуская из своих упругих губ изящные колечки дыма, когда дверь спальни бесшумно приоткрылась и в гостиной вновь появилась Елена, державшая в руках большую бело-голубую фарфоровую вазу. Закусив нижнюю губу от едва сдерживаемого напряжения, она стала на цыпочках подкрадываться к Мореву, стараясь не шелестеть платьем. Он сидел к ней спиной и, казалось, был целиком поглощён своим занятием, однако в тот момент, когда она уже подняла вазу над его головой, внезапно отпрянул в сторону и вскочил на ноги.

Ваза выскользнула из рук молодой женщины и с грохотом полетела на пол, разбившись на множество осколков.

— Что это вы... — начал было он, однако Елена порывисто метнулась к двери, распахнула её и громко закричала: — Денис Васильевич! Денис Васильевич!

Морев застыл на месте со зловещей улыбкой на устах. Через минуту в гостиную вбежал Винокуров.

— Задержите его, — задыхаясь от волнения, произнесла молодая женщина, — это один из тех, кто похитил моего мужа!

Денис Васильевич молча шагнул вперёд, но тут же остановился, поскольку в руке мнимого присяжного поверенного сверкнул короткоствольный никелированный револьвер.

— Скверно поступаете, сударыня, — покачал головой Морев, в глазах которого полыхнула зловещая молния, — а ещё уверяли, что очень любите своего мужа! Боюсь, что после вашего нынешнего поступка уже никто не сможет поручиться за его безопасность... А ну, прочь с дороги! приказал он Винокурову, и тот нехотя отступил в сторону.

Не говоря больше ни слова, Морев быстрыми шагами покинул гостиную, по пути спрятав револьвер под пиджак. Денис Васильевич и Елена, молча переглядываясь, застыли каждый на своём месте и заговорили лишь после того, как на лестнице затихли шаги шантажиста.

— Чего он от вас хотел? — первым спросил Винокуров.

— Выкуп за Филиппа, — отрывисто отвечала она. — Надо позвонить в полицию!

— Боюсь, что, пока они приедут, он будет уже далеко.

— Но тогда что же делать?

— У вас в доме есть оружие?

— Неужели вы хотите?.. Нет, я вам не позволю...

Денис Васильевич раздосадованно пожал плечами, и тут вновь послышались чьи-то шаги, а с ними и шорох платья. В гостиную вбежала смеющаяся Ольга. Увидев их напряжённые лица, она разом остановилась и спросила:

— Что тут у вас? Неужели поссорились?

Елена и Винокуров вновь переглянулись, словно бы советуясь, стоит ли рассказывать, но Ольга, не дожидаясь ответа, уже продолжала:

— А ко мне тут Сенька мириться приходил. Смешной такой! Хочешь, говорит, я тебе какой угодно подарок куплю? Пойдём вместе и магазин, и ты сама его выберешь. Вот я и пришла посоветоваться: надо ли мне прощать этого обормота и чего бы такого с него потребовать? Да что вы неё молчите, как неживые? Как ты считаешь, Ленок, стоит мне с ним пойти?

— Иди куда хочешь! — сердито воскликнул Елена, не глядя на сестру. — Что будем делать, Денис Васильевич?

По внезапно изменившемуся лицу Винокурова было видно, что ему в голову пришла удачная мысль, поэтому он ответил с весёлым воодушевлением:

— Кажется, Глена Сергеевна, вы собирались нарисовать чей-то портрет, не так ли?

— Вы решили, что...

— Разумеется. И я тут же отнесу ваш рисунок следователю. Уверен, что он найдёт этого господина!

...После того как весёлый итальянский фотограф, без конца цокавший языком и повторявший «va benissimo», снял их обнявшимися на фоне арки Нерона, они забежали в один из наиболее хорошо сохранившихся домов с изысканным убранством. Потом оказалось, что это был «дом золотых купидонов», названный так в честь этих самых купидонов, выгравированных на золотых дисках, некогда украшавших стены спальни, а теперь хранившихся в музее. Спрятавшись в одной из комнат, выходивших в изящный внутренний дворик с фонтаном посередине, они принялись жадно целоваться, тревожно прислушиваясь к разноязыким голосам бродивших поблизости туристов.

В какой-то момент он настолько потерял голову, что попытался расстегнуть на ней платье, и только её ласковый, смеющийся шёпот: «Что ты делаешь, сумасшедший! Не здесь! Позже...» — заставил его остановиться.

И это «позже» наступило вечером, в гостинице «Вилла Лауры», после сытного ужина, состоявшего из карпаччио[2], спагетти с крабами, выловленными рано утром из Неаполитанского залива, и свежайшей моццареллы. Их горячие тела, закалённые знойным итальянским солнцем, так неистово и задорно содрогались от желания, словно бы впервые познали друг друга. Первая брачная ночь осталась далеко в Петербурге, зато теперь их охватила настолько необычная, не признающая никаких условностей южная страсть, что даже те ласки, которых они прежде избегали из-за стеснения или целомудрия, казались здесь — перед лицом вечности, расстелившей за окном свои живописные руины, — как нельзя более уместными. Лишь столь неистовая, всепоглощающая вспышка сладострастия и могла пронзить века, сделавшись тем стержнем, вокруг которого вращается история поколений...