Николишин продолжал бороться с грабителем, который совершенно по-женски повизгивал, зло приговаривая:

— Да отпусти же меня, дурак!

Всё это уже выглядело настолько нелепо, что Ольга, внезапно осмелев, решила прекратить «этот цирк». Она топнула ногой и громко воскликнула: «Перестаньте вы, оба!» — после чего подскочила к грабителю и, не в силах сдержать своё женское любопытство, попыталась сорвать с него маску.

Ей удалось приподнять маску на лоб грабителя, увидев его изящный носик, слегка накрашенные губы и сверкающие злостью глаза. Но тут Николишин вновь совершил непредсказуемый поступок. Он отпустил грабителя и со словами: «Да что же ты вытворяешь!» — раздосадовано схватил Ольгу в объятия и придавил её к прилавку.

А грабитель мгновенно вернул съехавшую маску на место и вновь поднял револьвер, на сей раз держа его на весу обеими руками и прицеливаясь в замершую от ужаса девушку. Первому выстрелу помешал Николишин, успевший закрыть дуло собственной ладонью и тут же закричавший от боли; второму — вовремя подоспевший! Морев, вырвавший револьвер из рук разъярённой Марии, которая тут же пожаловалась:

— Она меня видела!

— Уходим, уходим, — торопливо отвечал он, увлекая её к двери и оглядываясь на двух других сообщников, спешивших к нему с разных концов зала.

Открыв дверь и выпустив их наружу, Морев ещё раз оглянулся, встретившись глазами с корчившимся от боли Николишиным, из чьей ладони на мраморный пол обильно капала кровь. Чуть заметно усмехнувшись, он выскочил на улицу, свернул направо и в два шага добежал до ближайшего переулка, где Иван уже заводил автомобиль, в то время как Дмитрий пытался удержать порывавшуюся куда-то бежать Марию.

— Эта богатая сучка меня видела, видела, видела! — нервно повторяла она, трясясь, как в лихорадке.

— Никто тебя не видел, успокойся. — И Морев, забравшись в салон, погладил её по голове.

— А ты герой! — восхищённо заявила Ольга, поспешно доставая из ридикюля носовой платок, чтобы перевязать Николишина. — Только прекрати стонать, чтоб не портить впечатление от своего героического поступка.

— Не могу, — пролепетал он, — ты себе не представляешь, какая это адская боль…

— Ха! Ты столько раз обещал умереть из любви ко мне, что теперь вполне можешь и потерпеть.

— А есть ради чего? — мгновенно встрепенулся поклонник и даже оторвался от созерцания собственной ладони.

Ольга глянула в его страдающие глаза, после чего, чуть помешкав, обхватила одной рукой за шею и на глазах у всего зала пылко поцеловала в губы.

— Ну как, теперь легче?

— Наконец-то! — только и вздохнул Николишин, жадно облизывая влажные от поцелуя губы. — Но всё равно чертовски больно.

— Ваш Карамазов оказался абсолютно прав! — сходу заявил Макар Александрович, стоило ему увидеть Винокурова на пороге своего кабинета.

Обычно невозмутимый сыщик пребывал в лихорадочном возбуждении, поэтому Денис Васильевич сразу предположил, что произошло нечто необычное.

— Вы арестовали этот пароход? — спросил он. — Кажется, он назывался «Джон Крафтом»...

— Увы, не удалось! — развёл руками Гурский. — Как только команда, состоявшая из самой разношёрстной международной сволочи, увидела приближающийся полицейский катер, они все погрузились в шлюпки и взорвали судно. Судя по тому, что пароход быстро развалился на части и тут же затонул, помимо оружия там находилось немало взрывчатки. Однако мы сумели арестовать нескольких злодеев, от которых удалось узнать совершенно невероятные подробности всей этой аферы.

Денис Васильевич вопросительно посмотрел на следователя, однако Гурский, хотя и понял его взгляд, всё ещё никак не мог дать выход снедавшему его возмущению. Несколько раз пройдясь по кабинету, он сел на своё место, полез было за сигарами, но вдруг не сдержался и резко стукнул кулаком по столу.

— Это просто уму непостижимо! Американские миллионеры жертвуют на русскую революцию миллион долларов, ставя при этом только два условия: чтобы эти деньги пошли на вооружение народа и были распределены между всеми революционными партиями, невзирая на различия их программ. Именно на эти проклятые доллары и был снаряжен этот адский пароход. А ведь в своё время Российская империя одной из первых признала независимость Соединённых Штатов — и вот благодарность! Поневоле сделаешься антисемитом!

Винокуров недоумённо пожал плечами.

— Вы полагаете, что американские Ротшильды помогают нашим экстремистам только потому, что среди них много местечковых евреев?

— А что ещё остаётся думать, если чуть ли не в каждой полицейской сводке охранного отделения встречаются фамилии Школьник, Шпайзман, Бриллиант, Гоц, Азеф, Левинсон, Зильберберг и им подобные? И как только не понимают эти хитроумные потомки Моисея, что терроризм — это палка о двух концах, которая рано или поздно ударит по ним самим[3]!

Раскурив сигару, Макар Александрович начал постепенно успокаиваться, и Винокуров счёл возможным сменить тему, рассказав следователю о цели своего прихода.

— Ага! — оживился Гурский, внимательно рассматривая карандашный рисунок, сделанный Еленой по просьбе Винокурова сразу после драматичного посещения шантажиста. — Наконец-то господа похитители дали о себе знать. Ну что ж, это уже кое-что... Судя по их запросам — сто тысяч рублей! — они замышляют нечто серьёзное... Кстати, как поживает старшая из сестёр Рогожиных? Порвала она наконец со своим ухажёром — этим прощелыгой Николишиным?

— Напротив! Вы, разумеется, уже знаете о вооружённом налёте на магазин братьев Доменик?

— Да, конечно. И что?

— Ольга Семёновна случайно оказалась там вместе с этим самым Николишиным, который, можно сказать, спас её от верной смерти и даже был при этом ранен в ладонь. — И Денис Васильевич подробно рассказал следователю всё, что знал о данном происшествии со слов старшей из сестёр Рогожиных. — Так что теперь она из чувства благодарности собирается облагодетельствовать своего спасителя, выйдя за него замуж, — невесело закончил он.

— Очень жаль! — выразительно заявил следователь. — Этот Николишин напоминает мне одного девятнадцатилетнего рассыльного из книжного магазина, которого кассирша послала в ближайший банк разменять пятисотрублёвый кредитный билет. Рассыльный ушёл и исчез! Владелец магазина не стал заявлять в полицию, решив лично найти этого юношу. Для этого он вышел ночью на Невский проспект и — что бы вы думали? — действительно увидел своего беглого рассыльного, который в обществе двух весёлых барышень направлялся и ресторан Палкина. При виде ограбленного хозяина рассыльный, естественно, бросился наутёк, однако с помощью городовых его удалось задержать. Из пятисот рублей ему удалось истратить лишь пятьдесят — как он сам объяснил, ещё днём сделал первый взнос за новое пальто.

— Забавные у вас ассоциации, — улыбнулся Винокуров.

— Значит, мадемуазель Рогожина уверена, что в неё стреляла женщина, оказавшаяся в числе грабителей?

— Совершенно верно. К сожалению, Ольга не обладает талантами своей младшей сестры, а потому не смогла нарисовать портрет. Однако она всегда сможет опознать грабительницу, которая, как ей показалось, является её ровесницей.

— Ну, для этого её ещё надо найти...

В дверь постучали, Гурский откликнулся, и, к неприятному удивлению Дениса Васильевича, в кабинете появился не кто иной, как журналист Кутайсов.

— Приветствую вас, господа, — весело поклонился тот. — Слыхали последний анекдот? В бюро находок трамвайного парка принесли оставленную в одном из вагонов могильную плиту, на которой огромными золотыми буквами была высечена надпись: «Мы тебя никогда не забудем!»

— Вы знакомы? — улыбнулся следователь, вопросительно взглянув на мгновенно нахмурившегося Винокурова.

— К сожалению, да, — кивнул Денис Васильевич, поднимаясь со своего места, — и потому я не испытываю ни малейшего желания оставаться в обществе этого господина. Прощайте, Макар Александрович.