— Одну минуту. — Гурский проворно вышел из-за стола и, остановившись между обоими своими посетителями, перевёл испытующий взгляд на журналиста. — Могу я узнать, в чём причина вашей неприязни?
— О, с моей стороны никакой неприязни нет, — заверил Кутайсов. — Просто Денису Васильевичу, по всей видимости не понравился мой фельетон, посвящённый тому скандалу с господином Сечниковым.
— Я принципиально не читаю бульварных изданий! — буркнул Винокуров.
— В данном случае совершенно напрасно! — К его немалому изумлению, решительно заявил Гурский. — Не далее, как неделю назад, находясь в этом самом кабинете, господин Сечников горячо доказывал мне, что обуздать господ бомбистов и нигилистов можно будет с помощью его методов, заставив данных господ почувствовать себя неотъемлемой частью единого целого, полностью подчинённой его интересам, — например, общественной стабильности.
— Я достаточно хорошо знаком с его идеями... Ну и что дальше?
— А то, что в своём фельетоне господин Кутайсов... — следователь кивнул в сторону журналиста. — Совершенно справедливо указывает на опасность этих методов, которыми можно обращать эволюцию вспять, вновь превращая личность в стадное животное, лишённое индивидуальных интересов, а вместе с ними и совести! Поэтому рекомендую ознакомиться с этой любопытной статьёй, не обращая особого внимания на её весьма развязный, надо при признать, тон. Да-с, Сергей Алексеевич, порой вы забываетесь, но это можно списать на горячку молодости. Хотя... — и тут Гурский хмыкнул. — Некоторые ваши особо удачные пассажи запоминаются надолго.
— Что же вам особенно запомнилось из моих пассажей, Макар Александрович? — тут же спросил польщённый журналист.
— Ну, например, однажды вы написали такую фразу: «Эсерка Фрума Фрумкина решила убить томского губернатора Азанчевского-Азанчеева». Несмотря на её мрачный смысл, звучит она безумно смешно[4]. А что касается репутации господина Сечникова, то, смею вас уверить, Денис Васильевич, ничего страшного с ней не произойдёт.
— То есть кик? — удивился Винокуров. — Ведь конгресс прерван в ожидании судебного процесса по заявлению этой особы как её там... Мальцевой, кажется?
— Совершенно верно. Мне удалось кое-что выяснить по поводу этой молодой дамы, поэтому на первом же заседании суда, которое состоится не далее как завтра, с господина Сечникова будут сняты все обвинения.
— Правда?
— Ручаюсь вам в этом, — кивнул Гурский. — А теперь, господа, окажите мне любезность и пожмите друг другу руки. Поверьте, дорогой Денис Васильевич, что господин Кутайсов не меньше нас с вами осознает всю опасность, которую таят для государства Российского планы господ бомбистов и иже с ними. Именно поэтому он давно и весьма плодотворно сотрудничает с полицией в лице вашего покорного слуги.
— Можно даже сказать, являюсь самым весёлым из её тайных агентов, — с дружелюбной улыбкой заявил Кутайсов, первым протягивая руку.
Винокуров не мог не поверить рекомендации следователя, поэтому смущённо ответил на рукопожатие.
— Вот и отлично! — заключил Гурский. — А если вы ещё и подружитесь, то доставите мне искреннее удовольствие.
— С удовольствием доставлю вам удовольствие, — весело откликнулся журналист и обратился к Винокурову: — А что, уважаемый Денис Васильевич, почему бы нам в знак примирения не пообедать?
— Я не против.
— Отлично. В таком случае, не сочтите за труд подождать меня буквально пять минут — а я лишь скажу пару слов нашему почтеннейшему Макару Александровичу наедине.
— Хорошо.
Дождавшись, пока за Винокуровым закроется дверь, журналист ловко извлёк из внутреннего кармана пиджака тонкую голубую папку и вручил её следователю. Макар Александрович явно этого ждал, ибо схватил папку с видимым нетерпением и тут же поинтересовался:
— Ну как?
— Масса всего интересного, — заверил Кутайсов, — роман можно написать!
— Но там будет именно то, чего я ожидал?
— И в огромном количестве! Поверьте, драгоценнейший Макар Александрович, ваше обещание спасти репутацию господина Сечникова не будет нарушено. В жизни этой порочной особы было столько любопытного, что ого-го! — И журналист выразительно присвистнул.
— Отлично, тогда я немедленно сажусь читать. А с вами мы встретимся завтра, за час до начала заседания суда.
— Договорились, о мудрейший из следователей стольного града Петра!
— И постарайтесь поближе сойтись с Винокуровым, — на прощание посоветовал Гурский. — Я уже тридцать лет знаю его как человека искреннего и порядочного.
— Для нашего времени он просто уникум! — засмеялся журналист. — Не беспокойтесь, Макар Александрович, всё будет в ажуре...
— Не подумайте, что я так уж падок на скандалы и ничто другое меня не интересует, — заговорил Кутайсов, когда они с Денисом Васильевичем уже сидели в одном из ресторанов Невского проспекта, расположенном неподалёку Казанского собора. — Хорошая литература мне тоже не чужда.
В самом деле?
— Я даже сотрудничаю с издательством господина Субботина, рецензирую поступающие к ним рукописи.
— Серьёзно?
— Вы, кстати, сами ничего не пишете?
— Увы! Таланта Бог не дал. — Делая такое заявление, Денис Васильевич почти не кривил душой. Поэтические увлечения молодости были давно позабыты, да он никогда и не пытался публиковать свои стихи, хотя иногда с удовольствием их перечитывал.
— Хороню, что сами это признаете, — засмеялся Кутайсов, ми я, возможно, вы себя просто недооцениваете. Имея дело со множеством абсолютно бездарных господ, я убедился в том, что талантливый человек вполне может быть скромным, зато бездарный непременно преисполнен апломба.
— Но это же не единственное различие.
— Нет, разумеется. Талант всегда оригинален, а бездарность — банальна. Талант обладает вкусом, бездарность — его начисто лишена. Например, нет и не может быть такого замечательного художественного замысла, который бы оправдывал употребление столь омерзительных слов, как, например, «лярва». Далее — талант универсален, а бездарность специфична. Я имею в виду, что талантливый человек пишет для всех, кто захочет его понять, а графоман — лишь для таких же, как он сам, обывателей. Кстати сказать, гений отличается от таланта тем, что его даже понять не всегда возможно, поскольку он глубже и недосказаннее таланта. Если позволите мне немного поболтать, то я могу рассказать вкратце сюжетец одного занятного рассказа, написать который никак руки не доходят.
— Валяйте, — снисходительно разрешил Денис Васильевич, с каждой минутой проникаясь всё большей симпатией к «этому славному малому».
— Рассказ будет называться «Клеймо таланта». Всё начинается с того, что один подвыпивший художник случайно находит на столе захудалого трактира газету, в которой содержится странное объявление. Некая фирма предлагает всем творческим личностям договор пожизненного содержания в обмен на обязательство никогда в жизни не заниматься каким-либо видом деятельности, который способен доставлять заработок, а потому может называться трудом. Бедствующего художника это так заинтересовало, что он немедленно отправляется по указанному адресу, например такому: «Инфернальный тупик, дом 13, подвальное помещение».
— Под таким адресом может скрываться сам дьявол!
— Именно, дорогой Денис Васильевич! — обрадовался журналист. — Именно дьявол там и скрывается, поэтому, как обнаружил мой персонаж, весь подвал пропах серой не хуже спичечной фабрики. Разумеется, что перед заключением договора художник интересуется в чём его смысл? И дьявол объясняет: это попытка решим, множество моральных проблем и избежать множества конфликтов. Дело в том, что в борьбе за место под солнцем популярности псевдоталанты постоянно одерживают верх над талантами истинными, вынуждая их прозябать в нищете и неизвестности. А постоянное смешение добра и зла, ума и глупости, таланта и пошлости всё время подзаряжает человеческую готовность к конфликтам, и всё это происходит лишь потому, что ради личной выгоды людям приходится мириться с подобным смешением. В итоге откровенных хамов терпят ради их способности устраивать развлекающие публику скандалы, а удачливых негодяев из-за надежды урвать частицу их необъяснимого везения. Если же люди будут иметь всё необходимое и им не придётся постоянно кривить душой, то каждый займётся своим делом и начнёт соответствовать своему истинному предназначению.
