Филипп дико вскрикнул и повалился на траву, обхватив обеими руками и поджимая к себе правую ногу.

— Я тебя убил? — наклонясь над ним, испуганно спросил Николишин.

— Нога...

— Эй, Сенька, ты где? Что там у вас? — На крыльце появились пьяные охранники и принялись всматриваться в темноту. — Кто стрелял?

Николишин порывисто сунул браунинг в карман, снова схватился за замок и тут же открыл его одним стремительным поворотом точно вошедшего ключа. Через секунду он уже скрипнул калиткой и торопливо побежал в сторону леса, оставив за спиной плачущего от жгучей боли и осознания своего чудовищного невезения Филиппа.

В тот день, когда на даче Крестовского острова произошли вышеописанные события, Морев находился в Ораниенбауме, где проходило заседание лекторской группы местной ячейки большевиков, посвящённое «вопросам стратегии и тактики революционной борьбы на современном этапе». Особое внимание было уделено конспирации, для чего составили целый циркуляр, состоящий из множества пунктов, в том числе: а) лица из высших органов партии появляются в низших исключительно под псевдонимами; б) переписка ведётся только шифром или химическими чернилами, в) активные работники партии, живущие по нелегальным паспортам, не должны пользоваться для получения корреспонденции собственными квартирами; г) если верхи партии находятся за границей, а низовые группы действуют изолированно друг от друга, то в результате провала партия лишится только малой своей части; д) каждый из членов партии должен уметь обнаруживать за собой слежку, а в случае прихода полиции или ареста активно использовать условные знаки в виде лампы, цветка, занавески, ставни».

Морев был известен своим умением всегда и всюду уходить от полиции, поэтому принял самое активное участие в составлении данного циркуляра. Вернувшись в город пригородным поездом, он вспомнил об оставленной рукописи и решил зайти в издательство Субботина.

На этот раз его приняли не в пример любезнее и сразу же пригласили к издателю. Обуреваемый непомерным тщеславием, как и большинство начинающих авторов, Морев мгновенно возомнил, что его несомненный талант оценили с первой же рукописи. Каждому такому автору греет душу известный литературный анекдот, согласно которому, Некрасов, едва дочитав «Бедные люди» Достоевского, тут же прибежал с этой рукописью к Белинскому и закричал: «Новый Гоголь явился!»

Именно поэтому Морев не только ничего не заподозрил, но прошествовал в кабинет Субботина с едва скрываемой торжествующей улыбкой.

— Ну и как вам мой роман? — спросил он, крепко пожав руку издателю и усевшись напротив него.

— Очень недурственно, очень... — пробормотал Алексей Сергеевич, избегая встречаться с ним взглядом. — Характеры интересные, прописаны основательно, да и сюжетец весьма завлекательный. Индейцы, приключения, роковая любовь русской барышни к французскому генералу... Вот только, сударь мой, не жестоко ли он с ней обошёлся, а? Как-то не в духе романтического героя оставлять свою возлюбленную в руках злейшего врага, да ещё краснокожего — как там его кличут, Горный Орёл, кажется? Что вы на это скажете?

Ожидавший восторженных похвал, Морев начал хмуриться ещё при слове «сюжетец», а теперь и вовсе настороженно взглянул на издателя.

— Я как-то не задумывался над тем, насколько романтичен мой главный персонаж, — медленно выговорил он, — но одно я знаю точно — он не Раскольников.

— В каком смысле? — полюбопытствовал Субботин, перекатывая меж пальцами толстую сигару.

— Герой Достоевского не сумел переступить через труп убитой им мерзкой старушонки, чтоб сполна воспользоваться её деньгами и сделаться великим человеком. А мой герой пожертвовал любовью к прекрасной женщине во имя благородной борьбы с узурпатором, благодаря чему и оставил своё имя в памяти потомства. Именно поэтому генерал Моро похоронен с почестями в центре Санкт-Петербурга, а прототип Раскольникова зарыт на каком-нибудь безымянном арестантском кладбище.

— Вот даже как! — озадачился старый издатель, глядя на своего собеседника со всё большим беспокойством. — Кстати, а вы действительно его потомок?

— Да, — коротко отвечал Морев, но поскольку Алексей Сергеевич выжидательно молчал, вынужден был пуститься в разъяснения: — Во время своего первого пребывания в России генерал Моро вступил в любовную связь с незаконнорождённой девушкой, которая была дочерью носителя одной из самых знаменитых аристократических фамилий России и по крепостной. Это была настоящая любовь, которой генералу пришлось пожертвовать ради того, чтобы отправиться на войну с Наполеоном. Вернуться живым ему было не суждено, но эта девушка, которая является моей прабабкой родила дочь.

— Любопытно. Роман о его российских похождениях не думаете сочинить?

— Ну, если вы полагаете, что стоит... — самодовольно усмехнулся начинающий литератор.

— Конечно, стоит, почему же нет… Однако где же ваша рукопись? — Субботин склонился над столом, старательно перебирая лежавшие на нём папки, после чего поднял голову и виновато улыбнулся. — Чувствует, что её ищут, и потому прячется. С вашего позволения, пойду, поинтересуюсь у редактора. Вас не затруднит подождать?

— Нет, нисколько.

— Тогда, если хотите, можете закурить. На моём столе стоит ящик с весьма качественными сигарами. — Старый издатель тяжело поднялся со своего места, однако на пути к двери как-то странно заторопился, словно бы стремясь поскорее оставить своего посетителя в одиночестве.

Морев равнодушно пожал плечами, решив, что у старика недержание мочи или нечто в этом роде. Он спокойно встал и протянул было руку за сигарой, но тут его взгляд случайно упал на поверхность стола...

Спустя пару минут дверь кабинета вновь распахнулась, но вместо издателя на пороге появился Макар Александрович Гурский с револьвером в руке. За его спиной, также с пистолетом наперевес, виднелся жандармский ротмистр.

К немалому изумлению следователя, кабинет оказался пуст: через распахнутое настежь окно его заполняли уличные шумы Невского проспекта.

— Что за чёрт! — воскликнул крайне раздосадованный Гурский. — А где же этот злодей? Не мог же он выпрыгнуть с третьего этажа прямо на асфальт! Стойте на месте! — приказал он ротмистру, который хотел было перешагнуть порог.

Затем Макар Александрович убрал револьвер и, бегло оглядев комнату, приблизился к окну. Прямо под ним находился оживлённый тротуар, так что «господину П.Д.» пришлось бы прыгать на головы прохожим. Озадаченно качая головой, следователь прикрыл окно и вновь оглядел кабинет отличавшийся большими размерами да ещё заставленный тремя старинными книжными шкафами. Играть в прятки тут было явно негде, да ещё столь высокому человеку, как Морев! Разве что он мог спря...

Гурский не успел додумать эту мысль до конца, потому что тяжёлая гардина вдруг бесшумно колыхнулась и в следующее мгновение на голову следователя обрушилась рукоятка револьвера. Макар Александрович тяжело рухнул на ковёр, и тут же, почти одновременно, прозвучало два выстрела. Однако если пуля, выпущенная жандармским ротмистром, разбила оконное стекло, то выстрел «злодея» оказался несравненно более точным, поскольку полицейский вскрикнул, выронил револьвер и схватился за простреленную руку.

— Освободи дорогу! — тоном победителя приказал Морев, поводя дулом из стороны в сторону.

Ротмистр перешагнул порог и отступил в сторону. Не сводя с него глаз, Морев быстрыми шагами покинул кабинет, по дороге зашвырнув ногой под шкаф оброненный полицейским револьвер. Оказавшись в общем зале, он с одного взгляда понял, что в помещении редакции полно филеев, однако это ничуть не убавило его решительности.

— Всем на пол! — громогласно скомандовал «начинающий литератор», для убедительности дважды выстрелив и потолок, отчего зазвенела старинная бронзовая люстра. — Кто поднимет голову пристрелю!