Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И вот теперь, спустя две недели безумно надоевшего заточения, физиономия одного из его тюремщиков вновь приобрела первоначально заискивающее выражение! Это заинтриговало Филиппа и даже внушило ему слабую надежду на благоприятную перемену участи, однако он постарался не выдать своих чувств и как можно холоднее спросил:

— Чего тебе?

— Не сердись, Филипп Игоревич, — тихо отвечал тот, подходя ближе, — знаю, брат, как виноват перед тобою, и поверь, что сам об этом жалею...

— Если ты хочешь исповедаться и получить отпущение грехов, то обратился явно не по адресу. Убирайся, Сенька, видеть тебя не могу!

— Да погоди ты, послушай! — горячо зашептал Николишин, присаживаясь на край стула. — Сбежать хочешь?

— Что? Ты это серьёзно?

— Серьёзней некуда... Француза сегодня нет, где-то в городе задержался, а эти два м...ка хлещут водку, не переставая, и вскоре непременно захрапят.

От самого Николишина тоже изрядно несло спиртным, однако именно это позволило Филиппу с доверием отнестись к его словам. Он хорошо знал, что подвыпивший Семён становился непредсказуемым и неуправляемым, однако был совершенно не способен хитрить или обманывать.

— А чего ради ты вздумал мне помочь? — поинтересовался он, всей душой желая поскорее развеять остатки сомнений. — Неужто мести Фран... то есть Морева не боишься?

— В том-то и дело, брат, что боюсь, да ещё как боюсь! — горячо выдохнул Николишин. — Это же такой деятель, что ого-го! Вулкан, а не человек!

— Не понял... Ты его боишься, но предлагаешь бежать? А представляешь, как он взбеленится?

— Пусть взбеленится, но мы-то с тобой уже далеко будем! Всё лучше, чем жить как на вулкане... Ну, посуди сам, собрались мы Марию освобождать и сначала хотели с полицией договориться, чтобы её, значит, на тебя поменять. А француз вдруг приказал подготовить заминированную карету! Договорился с полицией про обмен, а сам Ивана посадил заместо кучера. Мария села в карету, а тот привёл в действие адскую машинку и шасть в ближайший переулок. Так она в ошмётки разлетелась, в газетах пишут, что хоронить было нечего!

— Ну-ну, дальше — Филипп ничего этого не знал, поэтому слушал со всё возрастающим интересом.

— А чего дальше, Игорич! Ты сам-то посуди — ежели Француз любовницу свою не пожалел, а ведь она ему была предана, как собака, то что уж о нас с тобой говорить? Когда захочет, тогда и порешит! Монстер!

— Поздно же ты это понял, — усмехнувшись последнему слову Николишина, заметил Филипп, постепенно обретая всё большую уверенность.

— Отчего же поздно-то! — удивился тот, после чего выдал на удивление трезвую мысль: — Ничего, брат, в этой жизни не поздно, покуда тебя ещё ноги носят! Ну ты что, бежишь или как?

— Кстати, а это Француз надоумил Марию подать в суд на профессора Сечникова? — Филипп задал этот вопрос лишь для того, чтобы потянуть время и хоть немного справиться с резко нахлынувшим волнением. Боже, ведь если всё получится, то ещё сегодня он увидит Елену!

— Ну, не я же! — пьяно удивился Николишин.

— А зачем?

— Хотел прижать того профессора да выведать, какими такими средствами тот хочет людьми управлять, да ещё так, чтобы они во всём подчинялись и вопросов не задавали... Ты не отвлекайся, Игорич, ты дело говори!

— А как убежим-то?

— Так запросто! Как только они нажрутся, я тебе в дверку стукну, а ты уж будь наготове. Но прежде обещай, что в полицию меня не сдашь! — И он настойчиво-просительно заглянул в глаза Филиппу.

— Конечно, не сдам, — твёрдо обещал тот, подумав про себя: «Но морду я тебе, сволочь, потом непременно набью!»

— Ладно, тогда жди. — Николишин направился к двери. Открыв её, он оглянулся, неуверенным движением приложил палец к своим влажным губам и ушёл.

Филипп проводил его взглядом, а затем шумно вздохнул и повалился на постель, прижимая левую руку к груди, чтобы хоть немного сдержать отчаянно заколотившееся сердце. Часы у него отобрали в первый же день заточения, поэтому оставалось только молить Бога, чтобы за окном поскорее стемнело.

Его волнение было столь велико, что он попытался думать о чём-нибудь ином, кроме предстоящего побега, — например, вернуться к рассуждениям профессора Ферингтона или, на худой конец, начать вспоминать стихи. Однако эти средства почти не помогали, поскольку мысль о скором свидании с женой властно вытесняла из его сознания все остальные.

Ждать пришлось долго — вот уже и пьяно бубнившие где-то в доме голоса давно стихли, и ночь сгустила за окном сумерки, а Николишина всё не было. Глубокое волнение Филиппа давно сменилось тяжёлым беспокойством. Что могло помешать Семёну? Неужели тоже напился и уснул? А вдруг неожиданно вернулся Морев — и всё отменяется?

Когда наконец за дверью послышались неуверенно осторожные шаги, а затем и лёгкий, прерывистый стук, Филипп настолько обессилел от обуревавших его эмоций, что, вставая с кровати, пошатнулся и вынужден был ухватиться за её никелированную спинку.

— Готов? — шёпотом спросил Николишин, просовывая в комнату всклокоченную голову.

— Давно уже!

— Ну, пошли. Только тихо, Игорич, как мыши...

Филипп радостно покинул опостылевшую комнату и осторожно, на цыпочках вслед за Николишиным двинулся по тёмному коридору. В доме царила тишина, однако из-за полуприкрытой двери самой просторной комнаты первого этажа лился приглушённый свет, шёл густой запах табачного дыма и доносился громкий мужской храп.

Они благополучно достигли входной двери, и Николишин, приглушённо звякнув щеколдой, распахнул её и выпустил Филиппа наружу. С какой же жадностью тот несколько раз подряд вдохнул прохладный и влажный осенний воздух, отчего даже задержался на крыльце, ощущая лёгкое головокружение.

— После надышишься! — зло прошипел Николишин, больно толкая его в спину. — Двигай к калитке, только не стучи по ступенькам.

Филипп аккуратно спустился вниз, ступил на сырую землю и побежал по дорожке, уже не оглядываясь на своего спутника Сильно запыхавшись — сказалась двухнедельная неподвижность, — он достиг калитки и тут же дёрнул её на стол. У него буквально упало сердце, когда он понял, что она заперта на огромный, влажный от росы амбарный замок.

Филипп беспомощно оглянулся на Николишина, который следовал за ним по пятам.

— Закрыта...

— Ничего, у меня есть ключ. — И Семён принялся ожесточённо рыться в карманах.

В этот момент слабо освещённые окна первого этажа вспыхнули заметно ярче, словно бы кто-то в доме подкрутил керосиновую лампу. Более того, в комнатах замелькали тени и послышались голоса — Дмитрий и Иван явно проснулись.

Николишин задрожал, передёрнул плечами, затем сунул руку под пиджак и достал браунинг.

— Ты что это? — встревоженно спросил Филипп, кивая на пистолет.

— Так, на всякий случай. Думаешь, эти гады церемониться с нами будут?

— Ключ где?

— Да вот он.

— Так открывай живей!

— Сейчас сделаем.

Одной рукой Николишин сжимал пистолет и одновременно придерживал скользкий и тяжёлый замок. В другой руке, трясущейся от волнения и выпитой водки, он держал ключ, которым тщетно пытался попасть в замочную скважину, то и дело лязгая металлом о металл и глухо чертыхаясь.

Несколько мгновений Филипп напряжённо выжидал, но едва из дома донеслись голоса, глухие шаги и скрип открываемых дверей, не выдержал.

— Дай, я подержу твой пистолет, — предложил он, однако Николишин упрямо мотнул головой.

— Нет, погоди...

По-видимому, наличие в руке браунинга придавало ему уверенности, которой он не хотел лишаться даже ради удобства открывания замка. Пьяное упрямство «этого идиота» и невыносимое желание поскорее очутиться по ту сторону забора вывели Филиппа из себя.

— Дай же ты пистолет, дубина, — сквозь зубы процедил он и силой попытался вырвать у Николишина браунинг. — Быстрее же будет!

— Сказал — не трожь!

На какой-то момент позабыв о замке, они принялись яростно тянуть браунинг каждый к себе, как вдруг грянул выстрел.

34
{"b":"672040","o":1}