— Тише! — зашипел Рвач. — Шкуру спасать надо, а не кафтан...

В темноте скрипнула калитка; беглецы спустились к Дону, где их поджидали несколько всадников с осёдланными конями. Благо рядом был лес, и Вагиз, в одном исподнем, со спутниками во главе с Рвачом скрылись в чаще.

Донщина пылала ярким пламенем, зловеще озарявшим округу. Зрелище вроде бы ужасное, но для победителей — отрадное. Святослав Иванович приказал пленных не брать, всех врагов уничтожать на месте.

— Татары для нас пока не холопы, а свои предатели — тем более. Если раз предали господина, то и другой предадут непременно, а возиться с ними, кормить, поить, мучить нам ни к чему. Судить их не будем, пускай судит Господь Бог. А где Вагиз? — спохватился князь. — Где Рвач и его псы-холопы?

— Ищем! Нигде пока нету!

— Ладно. Наверное, сбежали. Они не воины и не дураки, чтобы покорно дожидаться смерти. Всех уничтожить! Слободу сжечь дотла, остатки полена и камней сбросить в Дон. Что из добра уцелеет — в лес, через Воронеж. В Липец возвращаться нет смысла: Ногай нас не простит, да и Телебугу небось братец Олег против меня уже настроил. Семьи отправим на север, может, в Москву — Данила Московский приютит, обласкает, говорят, он князь добрый. Я же здесь остаюсь, в лесах воронежских, до последней капли крови буду сражаться за свою Отчизну, за поруганную честь нашего Черлёного Яра. Князь Даниил! — позвал он.

Подскакал Даниил Александрович.

— Вот что, племянник, — нахмурил брови Святослав. — Мы с князем Александром уходим обратно на свою стоянку, а ты добивай поганых, снаряжай обоз и тоже возвращайся.

— Хорошо, дядюшка, сделаю всё как надо.

— Где Дорофей? — спросил Святослав. — Пускай возьмёт десяток воинов и сопровождает нас с князем Александром. Мы домой, здесь больше делать нечего...

Небольшой отряд покинул пепелище Донщины. Двигались дубовым лесом, гнилой местностью и вышли к речке Яриловке, правому притоку Воронежа. Солнце уже золотило низко висящие редкие облака, когда князь достиг устья Яриловки. А вот и он, полноводный, красивый Воронеж, величавая и любимая река. Слёзы навернулись на глаза князя.

— Ни за что не брошу я свой край, свою Родину!.. Тут до конца дней своих стоять буду!.. — прошептал он.

— И я с гобой! — услышал за спиной.

— Спасибо, брат! — глянул на князя Александра повлажневшими глазами Святослав Иванович. — А вы, — обратился он к воинам, — вы вольны в выборе судьбы. Никого неволить не буду, каждый может поискать себе счастья у других князей. Тем же, кто со мной останется, земного покоя не обещаю, только небесный разве что обретёте.

— Мы не покинем тебя! — ответил за всех воевода Дорофей.

— Не покинем! — повторили в один голос дружинники.

— Тогда вперёд!

Переплыли Воронеж, затем перешли Кривку, Мещёрку, и вот она, Боровица, где вокруг почти непроходимый бор, куда нога татарина не ступала и откудова Илья Муромец Соловья-разбойника изгнал, дав возможность поселиться тут русским людям.

Встретили князя воплями отчаяния. Того, что мала с ним дружина, испугались.

— Да не ревите вы! — закричал Дорофей. — Победили мы, остальные ратники идут с обозом. А с Турова разве обоз не пришёл?

— Не было никого из Турова...

Князь посмотрел на собравшихся:

— Да, сейчас мы победили, и большинство воинов дружины живы... Но покоя нам здесь татары не дадут, и поэтому я прошу всех женщин, стариков и детей, а также тех, кто пожелает из дружины: идите дальше, на север, в Рязанское княжество, а может, в Карачевское, Владимирское или Московское.

— Мы тута останемся! Никуда не пойдём! — закричали люди. — С тобой и умрём, княже!

— Мне ваша смерть не нужна. Да и обузой вы нам станете, — покачал головой князь. — Нам нужна свобода действий, и дружина постоянно будет менять места стоянки. Так что берите пожитки и уходите, пока татары в гости не пожаловали.

Когда князь тронул коня, чтобы уехать, начались бабьи причитания:

— На чужбину! На чужбину!..

Но были и вполне здравые возгласы:

— Лучше русская глубинка, чем татарская дубинка...

В избе князя встретил запах свежей травы и веток.

«Троица», — вспомнил Святослав.

Ему на грудь в слезах бросилась болевшая и за последнее время сильно сдавшая Агриппина Ростиславна.

— Милый мой князюшко! — вздрагивала она от рыданий. — Живой! Уж и не чаяла больше тебя увидеть!..

— Ну полно, полно, жёнушка, — поглаживая её по поседевшим волосам, вздохнул князь. — Ну что поделаешь, такова судьба подневольных народов — горе мыкать. Их доля — или покориться врагу, или сражаться до последнего воина. Мы выбрали борьбу...

— А что же дальше?

— Дальше?.. — Князь помолчал. — А дальше — собирайся в дорогу.

— Никуда я от тебя не поеду! — вцепилась в шею мужа княгиня.

— Поедешь, милая, поедешь, — ласково произнёс князь. — Ты старшая княгиня. Заберёшь с собой жену и сноху Александра, его внука Афанасия и поедете к Мстиславу Михайловичу Карачевскому. У него, говорят, лекарь хороший, подлечишься там. Князь тебя примет как сестру. А когда здесь всё утихнет, я возьму тебя обратно.

Агриппина Ростиславна опустила голову и, вытерев слёзы, пошла давать распоряжения горничным девкам и холопам собираться в путь. А князь позвал Семёна Андреевича:

— Вот что, милый мой друг, будешь сопровождать княгиню. Больше я это доверить никому не могу. Поедете в Карачев.

— Понял, княже, но здесь я мог бы принести больше пользы.

— Не знаю, какая тут и от нас будет польза, — невесело усмехнулся Святослав Иванович. — Честь князя не позволяет без борьбы покидать своё княжество, но чует моё сердце, что гибели нам не миновать... — Глаза его гневно сверкнули. — Так и мы с них с живых шкуры сдирать будем! Особенно с таких, как Рвач. Поймать его надо, обязательно поймать!

— Да как его поймаешь? — помрачнел и Семён Андреевич. — Увёртливый, как уж. Вон и из Донщины ускользнул, пёс шелудивый!

В сенях затопали быстрые ноги, и в избу ввалился Василий Шумахов.

— Васька! — обнял бирича князь. — Ну что там в степи?

— Да из Орды вести есть, — пробасил Шумахов. — Андрюха Кавырша гонца прислал.

— И что там? Дайте Василию квасу! — приказал князь.

Запыхавшийся бирич снял кафтан, в два глотка опорожнил кружку и начал свой рассказ.

— Олег Воргольский теперь, наверное, оттуда уже уехал. И он настроил против тебя хана. Нас один мурза[68] достоверными сведениями снабжает. Так вот: Олег твердил Телебуге, что ты, князь, разбойник и что тебя проучить надо, просил войско для твоего усмирения. Пока царь от вмешательства воздерживается и, мерекаю, из-за того, что Ногай ему враг и чем больше ты его трепать будешь, Телебуге спокойнее в Сарае сидеть. Хотя ясно, у Телебуги злоба против тебя копится. Каким бы недругом Ногай ему ни был, всё равно русские более ненавистны. Промеж татар сейчас усобица идёт, а замирись они — нам тогда и вовсе несдобровать. Так что Орда непредсказуема.

— То-то и оно, что непредсказуема, — вздохнул Святослав. — Эх, мне б воинов поболе, разнёс бы я в пух и прах ихний Сарай со всеми телебугами и ногаями вместе. Ведь совершал же триста лет назад в те места знаменитый поход на хазар мой пращур Святослав Игоревич Киевский. И на той же реке Итиль разбил их наголову!

— Однако на место хазар пришли печенеги, — возразил Василий. — И они убили Святослава Игоревича...

— Да, тёмен этот Восток, — опустил голову на грудь князь. — Сколь их ни бей, а всё лезут и лезут, одни сильнее других. Когда-то были скифы, потом гунны, потом хазары, за ними печенеги, за печенегами половцы, а за половцами татары. И что удивительно, один народ зверее другого. Тьфу, нечисть!..

— Да, княже! — спохватился Василий. — В Орду опять приполз хазарин Самуил.

— Так он же у Ногая был!

— Был, да сплыл. Не к добру его появленье в Орде, не к добру.

— Ну ладно, Бог не выдаст — вепрь не сожрёт, — хлопнул по колену князь и встал с лавки. — Сражения нам не избежать, а с кем — это уже неважно, хоть с самим чёртом. Ты щас куда?