— Пойду резать старую овцу, — заявил однажды Шумах.

— Да зачем же резать, она ещё окотиться должна, — возразила сноха.

— Я её не подпускал, хватит ей по базу шляться, — настоял, как всегда, на своём упрямый Шумах.

— И я с тобой, — увязался за дедом младший внук Маркиян.

Шумах затащил животное в сени. Овца, почуя нож, стала упираться и блеять. Шумах тянул её изо всех сил, Маркиян же путался под ногами, стараясь помочь, да только мешался.

— Уйди ты! — раздражённо крикнул дед.

Маркиян отскочил к двери, а Шумах подтащил-таки овцу к лобному месту, оседлал её, задрал морду кверху и полоснул острым ножом по горлу. Кровь хлынула в подставленную кадку. Резак дождался, когда кровь сойдёт и обессиленная скотина упадёт. После этого он отрезал у овцы голову и положил её, а сам пошёл в хату подточить лезвие ножа, чтоб легче было сдирать шкуру.

Маркиян остался во дворе один, и вдруг... И вдруг обезглавленное животное в смертельной агонии вскочило на все четыре ноги. Маркиян побледнел от страха, рванул с места и что есть мочи побежал на улицу, но зацепился за плетень. Ему показалось, что это безголовая окровавленная овца держит его. Маркиян завизжал от ужаса, дёрнулся... Домотканая рубаха треснула, и Маркиян, вырвавшись на свободу, в два прыжка очутился за сараем, из которого совсем недавно дед вывел ещё живую и с головой овцу. Здесь Маркиян, дрожа всем телом, остановился, боясь оглянуться на чудовище...

И вдруг раздался голос деда:

— Маркиян! Где тя черти таскают?

— Я тута! — выбежал из укрытия мальчик.

— Чё орал?

— Да за мной овца гонялась!.. — И дрожащим, испуганным голосом поведал о своём страшном приключении.

Шумах улыбнулся и погладил внука по голове:

— Больше она гоняться не будет. Успокойся.

Для веселья на свадьбу были приглашены гусляры-песенники, скоморохи с гудками, сопелями, дудками, бубнами, трещотками и прочими инструментами. Хотя церковь не одобряла эти «бесовские изделия», издающие, музыку, народ не мог веселиться, да ещё на свадьбе, без скоморохов. А Шумах не хотел скучной свадьбы и сделал всё, чтоб гулянье прошло потешно.

Мария ни жива ни мертва сидела в светлице. Вот-вот должен был примчаться на тройке лихих коней жених. Под венец молодую наряжали её подруги, платье надевали, золотистую косу заплетали.

— Ох, милые подружки, как страшно замуж идти! — плакалась Мария. — Дёмка такой буйный. Ой, подруженьки мои милые, подруженьки хорошие, ой, как страшно!

Девчата подсмеивались:

— Да уж и впрямь буйный у тебя касог! Просто змей. Настрадаешься ты с ним, Марьюшка!

— Хватит лясы точить! — перебила остальных лучшая подруга Варвара Прохорова. — У Дёмки она будет жить как у Христа за пазухой.

Девушки притихли, Мария немного пришла в себя. А вот и тройка зазвенела бубенцами.

— Ах! Приехали! — всплеснула руками Мария, похолодела вся, зашаталась и чуть не упала в обморок. Благо Варвара поддержала и шепнула на ухо:

— Держись, Машка! Не так страшен чёрт, как его малюют!

Варвара чуть приободрила невесту, но даже и в церкви во время венчания та была сама не своя. Делала всё по подсказкам священника и окружающих, как кукла.

А когда вышли на улицу, Демьян коршуном налетел на возлюбленную, схватил в охапку, посадил в повозку, сам, не соблюдая ни приличия, ни обычая, запрыгнул на место рядом с невестой, гикнул, свистнул — и понесла тройка свадьбу с шумом и гамом, с песнями и заразительным хохотом. Следом ещё несколько телег катило-летело, подымая пыль столбом.

Возле дома молодых встретили родители с иконой, благословили ещё раз — и пошла плясать озорная и буйная свадьба.

На самом почётном месте князья Липецкие Святослав Иванович и Александр Иванович с супругами сидят. Княжич Даниил составил компанию дружине младшей. Он по юности своей от почётного места отказался и ушёл в место разгульное и весёлое.

Сначала все по старому обычаю отведали хлеба-соли. Потом вино и мёд полились рекой. Закуски гостями уплетались за обе щеки.

Молодых то и дело поднимали, требуя «горького». Те не противились, но всякий раз смущались, а Мария при каждом рёве «Горько!» заливалась пунцовой краской.

Но вот наступило время расставания невесты с родительским домом. Слёзы хлынули из её глаз, заплакала и матушка. Демьян взял на руки свою молодую и отнёс в телегу. До дома доехали быстро. Когда остановились, Мария задрожала всем телом.

— Ой, Дёмушка, боязно... — обвила руками, чтоб не упасть, крепкую шею мужа.

— Чего ж ты дрожишь, Марьюшка?.. — Демьян снова поднял её и понёс в опочивальню. Мария была в полном смятении.

«По закону полагается разуть мужа», — подумала она. Демьян не стал особо утруждать молодую жену, помог ей снять с себя сапоги. Сапоги-то сняла, а вот самой раздеться... Как стыдно и боязно! Да и как в постель чужую ложиться?.. Дрожа стянула верхнюю одежду, Демьян потянул её к себе, жарко целуя. Мария только и успела ойкнуть.

— Машенька! Любимая и единственная!.. — огнём дышал Демьян.

Жар бросился и в лицо Марии. Она закрыла глаза и оказалась точно в тумане. Сама не поняла, как до конца разделась. А может, её раздел Демьян? Не заметила, как и он разделся. Дёмка прижался своим телом к обнажённому тонкому девичьему стану. И перина пуховая, и подушка мягкая обволокли её теплом, горячее, сильное тело Демьяна навалилось сверху. Мария попыталась сопротивляться...

— Дёмушка, милый! Что ты делаешь? Не надо сейчас! Дёмушка, давай подождём до завтра!..

Но Демьян уже ничего не слышал. Им овладела неукротимая страсть. Девушка продолжала сопротивляться, отчаянно сжимая колени, но не выдержала настойчивого напора, расслабилась, и вдруг жгучая боль кольнула внизу живота... Случилось то, о чём предупреждали женщины! И ей в эту минуту хотелось одного — вырваться из клещёвых объятий Демьяна. Мария снова попыталась сопротивляться, но сил не было, только ещё больней стало. Демьян быстро насытился любовной страстью, лёг рядом и начал засыпать. Марию же одолел страх. Она растолкала мужа и чуть не заплакала:

— Дёмушка, не спи! Дёмушка, проснись!

— Что с тобой, Машенька? — в полудрёме буркнул Демьян.

— Страшно!

— Чего ж ты боишься? Здесь, кроме нас, никого нету.

— Оттого и страшно, что никого.

— Но я-то с гобой.

— Но ты же спишь.

Сон действительно одолевал Демьяна, он помотал головой:

— Не сплю, милая, не сплю... — И тут же засопел. Мария горько вздохнула, прижалась к нему и, немного поморгав в темноте, сама не заметила, как уснула крепким сном. Через слюдяное окошечко уже слабо пробивался утренний свет. На пороге был новый день свадьбы.

...Разбудил молодых грохот глиняной посуды, разбиваемой родными жениха на счастье. Демьян с Марией подняли сонные головы.

Гости гурьбой ввалились в опочивальню: весёлый гомон, звонкий добродушный смех, шутки-прибаутки.

— Довольно, сонные тетери! — галдели озорники.— Али дюже сладкой ноченька показалась? Скоро пастушки придут ярочку искать, а мы её ещё не спрятали!

Насмеявшись вдоволь, гости вывалились обратно, оставив молодых. Демьян обнял Марию, крепко поцеловал и отвернулся, чтоб не мешать ей одеться. Потом не выдержал и снова потянулся с поцелуями.

— Хватит, Дёмушка, хватит! — испугалась было Мария, но всё ж набралась смелости и сама поцеловала мужа. Поднялась с постели, стала одеваться. Встал и Демьян.

А в доме новые хлопоты. Девки-подруги подхватили Марию и куда-то с хохотом и острыми словечками увели. А вот и ряженые заглядывают в горницу.

— Эй, люди! — кричат.— У нас авчерась ярочка со двора сбежала! Не видали? Может, мимо вашего двора проходила? А может быть, и в ваш хлев зашла? Может, в тёмную закутку ненароком забрела и никак выхода не найдёт?

— Нет-нет, не видали! — отвечала бойкая девушка, троюродная сестра жениха. — Хлева наши открытые, можете поискать!