— Почему здесь? Утопить нас хочешь? Не видишь, что горы кончаются? Пойдём вдоль берега вниз, там перейдём речку! — хрипел он, с усилием натягивая поводья.

— Нет, господин, — возразил Махмуд. — Когда-то мы с твоим отцом были в здешних местах с ханом Беркаем. Усмиряли горцев. Если пойдём вниз, то завязнем в болотах. Там Сулак тяжело перейти будет. И даже если перейдём, то впереди Терек. Местность незнакомая, вокруг враждебные племена. Терек там не перейти. Двинемся вдоль гор, перейдём его выше и по степи в сторону Ергени[21]. Так все орды ходят, это самый безопасный путь.

— Ладно, будь по-твоему, — глядя исподлобья, кивнул Ахмат, отпуская поводья. Конь вырвался на волю и намётом пустился к реке.

Яркие лучи утреннего солнца, ударившись о вершины гор, брызгами рассыпались по ясному голубому небу, предвещая хорошую погоду. Отряд, осторожно ступая по камням, подошёл к берегу Сулака. Вода, скользящая по горному грунту, с шумом и свистом летела куда-то вниз, растекаясь там по равнине, приостанавливала свой бег и, как бы отдыхая от головокружительного спуска, уже спокойно, не торопясь добиралась до морских просторов.

— Река слишком быстра, — на редкость здраво рассудил Ахмат. — Верблюдов загубим. Добро на...

Он не договорил — в воздухе засвистели стрелы, и с гор стремглав, с гиканьем бросились на отряд десятка три горцев. С одного верблюда со стрелой в горле упал погонщик. Махмуд быстро развернул Арзака в сторону набегающих алан, прикрывая Ахмата от их натиска, приняв на себя сабельный удар двух нападавших, с ходу сразил первого из них. Но и Ахмат оказался проворным воином: косым ударом отсёк голову второму напавшему на Махмуда горцу. Завязался короткий бой, и внезапность и численное превосходство не помогли горцам. Более опытные и юркие татары, хотя и с потерями, выиграли сражение. Аланы же были почти полностью уничтожены, лишь несколько человек ушли обратно в горы. Заваленная трупами людей и животных небольшая площадка смердела кровью.

— Надо своих похоронить, — предложил Махмуд.

— Некогда! Некогда! — замахал руками Ахмат. — Аланы похоронят. Быстро берите верблюдов и оставшихся лошадей и переходим реку!

Он подстегнул коня, но у самой воды передумал и оглянулся:

— Махмуд! Не возись там. Погонщики сами справятся. Плыви вперёд. Ты ведь говорил, что знаешь брод...

За сплошной стеной высоких деревьев не видно горизонта. Но видно, как над головой хмурятся, блекнут и умирают звёзды.

— Утро близко, — поёжился князь Олег Воргольский — влажная предутренняя лесная свежесть залезала под кафтан и дальше, в исподнее, обмурашивая кожу. Медленная езда по узкой лесной тропинке не давала согреться.

— Скоро ли доберёмся до Липеца? — спросил Олега князь Мстислав Карачевский.

— Ефим! — резко окликнул своего стремянного[22] князь Воргольский и Рыльский.

— Я тут, княже! — приостановив коня, отозвался Ефим.

— Что-то не туда нас, кажись, ведёшь! Не на Дубок ли?

— Да нет, княже, — виновато ответил Ефим. — Не на Дубок. Но, признаю, маленько сбились с дороги. На кремник[23] Воронеж попадём, а там до Липеца рукой подать.

— Ну хорошо хоть, что не на Дубок, — засмеялся князь Олег. — Далеко от Дубка до брата. А Воронеж и Липец рядом, поприща[24] не будет. А может, Святослав в Воронеже сейчас? Может, как раз на пир попадём?

— Да, в богатых местах вы со Святославом княжите, — позавидовал Мстислав. — Леса и поля полны дичины, в реках рыба стеной стоит, земля жирная, знатный хлеб растит, города червлены. Кра-со-га! — От нудной езды на зевоту потянуло Мстислава. — У тебя два богатых города: Рыльск и Воргол. У Святослава — Липец, Онуз и Воронеж. А у меня один Карачев да несколько крепостиц небольших, и на те зарятся братья с племянниками. Житья не дают, — вздохнул Мстислав. — Да, кстати, мы на Онуз поедем охотиться?

— В устье Матыры, — важно откинувшись в седле, молвил Олег. — Там всякого зверя навалом. Медведя хорошо бы затравить, медведь мне нужен для потехи, а в тех местах их много.

Лес неожиданно кончился. Восток нежными красками озарил лица путников. Солнце ещё пряталось в своём гнездовье, но из-под земли уже сыпало лучи на небо, пробуждая ото сна всё живое. Птицы начинали петь и щебетать вовсю. Вдали, в туманной синеве, смутно завиднелись купола деревянных церквей.

— А вон и Воронеж! — указал плёткой в сторону города Ефим.

Подстёгнутые кони пошли в намёт. Топот копыт возле кремника заставил отряхнуться от вязкой дремоты городских сторожей. Со стены крепости они, щурясь, вглядывались вдаль.

— Не-е, не татары! — сказал один.

— Да зачем с ентой-то стороны татары? — недоумённо вопросил другой сторож. — Татары со стороны Матыры ходють. А енто с Дону. Князья, могуть быть. Можа, брянскай аль воргольскай.

— «Брянскай аль воргольскай»! — передразнил первый сторож. — А можа, енто баскак летить?

— Можа, и баскак! — не стал возражать второй. — Однако беги, Мытарь, к воеводе... Да не баскак енто! Баскак прямо в Липец, к князю, обычно преть, а тут на Воронеж. Что ему на Воронеже делать? — И, помолчав немного, протяжно добавил: — Отряд ма-а-аленькой...

— Ладно, гляди внимательней, Прокоп Фомич, — спускаясь по лестнице вниз, наказал товарищу Мытарь. — Кто бы там ни был, баскак аль князь, всё одно воеводе доложить надо.

Покуда гости подскакали, прибежал и воевода:

— Где они?

— Да вон, Иван Степанович, — указал в сторону леса ещё не поднявшемуся на стену воеводе Прокоп. — Кажись, князь Олег Воргольскай.

— «Кажись, кажись»! — укорил воевода Прокопа. — Уже старый дружинник, а всё не можешь отличить ворога от друга. — Он приложил руку ко лбу козырьком и воскликнул: — Ну вот! Брат нашей княгини Агриппины Ростиславны Олег Ростиславич Воргольский! Открывай ворота! — закричал во всё горло.

Ворота распахнулись, и конный отряд вошёл в город.

Воевода поприветствовал князей и велел немедля послать доложить Святославу Ивановичу Липецкому о прибытии гостей.

— Постой, Иван Степанович, — перебил его Олег. — Мы чуток передохнем и сами поскачем в Липец.

— Нет-нет! — возразил воевода. — Князь гневаться будет. Пускай ему о вас доложат.

— Ну, делайте как знаете! — махнул рукой Олег.

Воронеж, древний, летописный, располагавшийся на крутом берегу одноимённой реки, был одним из городов Липецкого княжества. Южная его часть была защищена рекою, западная и юго-восточная — оврагом, а с севера был вырыт глубокий ров и возведена высокая насыпь, на которой из дубов сложили кремник. Любой противник раньше расшибал лоб о такую крепость, но для татар не существовало преград. Да и в отличие от остальных врагов татары обычно ходили на грабёж зимой. Замерзшие реки уже не были препятствием, потому и брали так легко они русские города и крепости. Заметим, что тот, старый Воронеж никакого отношения к нынешнему не имеет. Три крепости: Липец (Липецк), Воронеж и Онуз — находились недалеко друг от друга. Первый на берегу Липовки, второй, как уже сказано, на Воронеже и третий — недалеко от устья Матыры. Все эти города были разрушены первыми во время нашествия Батыева, но впоследствии восстановлены усилиями князя Липецкого и окрестного народа. И к описываемому времени, несмотря на тяжёлое бремя татарского ига, ощущение его постоянного дыхания, люди русские продолжали здесь жить, работать, строить и защищаться.

Овеянный древними преданиями и легендами Липец укрывался среди деревьев в могучем сосновом лесу на берегу быстрой и полноводной Липовки. Кроме речной защиты Липец имел естественные отвесные каменные обрывы на юге, западе и севере, которые охраняли его от нашествий врагов. А с пологой восточной стороны был насыпан земляной вал. Крепость, защищённая высокими дубовыми стенами, для многих была неприступна. Даже сам Бату-хан не смог её взять с наскока, пришлось потрудиться. Он, после убийства рязанского князя Фёдора, быстро пожёг и Онуз, и Воронеж. Липец стал первой преградой, где Батый встретил упорное сопротивление, но и он был взят и сожжён. И пошло пламя войны и разрухи по всей Руси Великой.