В избе на время наступило затишье. Как ни странно, но вспыльчивый Шумах на слова Матрёны никак не отреагировал и даже успокоился. Может, для кавказского мужчины встревать в спор с бабой — ронять своё достоинство? Как бы там ни было, но после недолгой паузы касог спокойно промолвил:

— А Матрёна права...

Все в недоумении переглянулись. О чём он? О нашествии татар?

— Матрёна права, что свадьбу через две недели гулять надо, — уточнил дед.

И хозяева и гости с облегчением вздохнули, только богобоязненный Афанасий возразил:

— Нет, сват, не обессудь. Ты — касог, Матрёна — меринка. Вы оба не так близко ко Христу, Богу нашему, стоите. Не будем гневить Его. На Покров сладим свадебку, не ране. И так согрешили, что на Петров пост сватаем.

— Да ты что, сват, ныне Петров день уже, — возразил Дымарю сидевший до того молча Андрей Сергеевич.

— Ах, правда, прости Господи грехи наши тяжкие! — перекрестился Дымарь. — Совсем запутали... — Хотел сказать «нерусские», но вовремя прикусил язык.

Шумах посуровел.

— Будь по-твоему, Афанасий, — только и проворчал.

Проснувшись, Святослав помолился, умылся, оделся, поцеловал жену и пошёл к Василию. Бирич выглядел уже повеселее. Гавриил, может, и нехотя, но ради собственной шкуры, которую мог попортить страшный палач Дёжкин, приложил немало стараний, чтобы больному стало легче. Да, бесспорно, сказались тут угрозы князя: впервые видел лекарь Святослава Ивановича таким хмурым и жёстким. Князь строго велел всем оставить его с Василием наедине, и Гавриил с дружками быстро ретировались.

— Что про Кулики хотел мне поведать? — спросил князь.

— Когда я уходил из Ногайской орды, — начал Шумахов, — Ахмат послал мне вдогонку десяток конных. Мы с Андреем Кавыршей, меняя лошадей, пытались оторваться, но татары, бестии, на пятки нам наступали. Андрюха малым отчаянным был... — Василий уронил на подушку слезу.

Окна покоев были открыты. В них ворвался свежий, с ароматным запахом цветов ветер. Бирич вздохнул:

— Я не ожидал, что Андрюха примет такое решение. Он свильнул в сторону, а я и не заметил. Когда же услыхал, что погони нет, понял: Андрей увёл её на другую дорогу. Наверное, убили его. Долго я скакал в одиночестве, а когда уже подъезжал к Куликовой засаде — думал там сменить запалившихся коней, — татары меня вновь настигли. А сторожа в Куликах спали, сонные тетери. Я крикнул: «Татары!» Они повскакали, как чумовые. Не могут найти мечи, колья хватают. Но что колом сделаешь против сабли? А шашка у меня одного. Вот они нас, как цыплят, и перерезали. Я очухался к вечеру, татар уже не было. Вижу, сторожа мёртвые, кругом всё разбито и разграблено. И главное, с погаными был какой-то русский предатель. Он опаснее всех, и его надо найти непременно.

— Но мы уничтожили тот отряд, — заметил князь. — И теперь предатель не сможет показаться хозяевам на глаза. С него же спросят, почему все погибли, а он уцелел. Но как же тебе всё-таки удалось выбраться из Куликов?

— А просто,— улыбнулся Василий. — Мой Буян подошёл и начал губами теребить меня за ухо — я от того и очнулся. Буян лёг рядом, я навалился животом на седло, он поднял меня, и вот видишь, княже, я здесь... — Шумахов нахмурился: — Андрюху татары точно зарезали...

В дверь постучали. Вошёл слуга, поклонился в пояс:

— Господин Святослав Иванович, боярин Семён сын Андреев с порученцем Аникеем.

— Зови немедля!

— Да, Святослав Иванович, — вновь заговорил Василий. — Чуть не забыл. Возвращается Рвач с каким-то заданием от Ахмата...

Через порог шагнули Семён Андреевич и Аникей, и после разговора Святослав приказал снарядить отряд особо доверенных гридней[52] — перевезти из Куликовой засады трупы в Онуз и похоронить с воинскими почестями.

— Ловко ты провёл воргольского лазутчика! — улыбнулся князь Аникею. — По всему, матёрый тать, а ты его перехитрил, молодец! Ну хорошо, ступай. А ты, Семён Андреевич, со мной.

Святослав с боярином вышли в соседнюю горницу.

— Как случилось, что на Куликовой засаде сторожа нарушили главную заповедь воина — быть бдительным? — едва сдерживаясь от гнева, проговорил князь.

— Да я их наставлял... — дрожащим голосом начал оправдываться Семён Андреевич.

— Мне отговорки не нужны! Ты полностью отвечаешь за все наши ловчие места, — разозлился Святослав. — Люди погибли, тайная засада раскрыта! Как это, боярин, понимать? Надоели княжеские харчи? Так я тебя враз заменю!..

Семён Андреевич от страху не мог вымолвить ни слова, лишь побагровел да левый глаз судорожно задёргался. Князь сел на лавку. Долго молчал. Потом вздохнул:

— Ну вот что, Семён Андреевич, думаю, такой разговор у нас был первым и последним. Постарайся в Кулики посылать более надёжных людей. Чтобы они там не пьянствовали и обжорством занимались, а исправно службу несли. Понял?

— Понял, Святослав Иванович, понял! — прорезался голос у старика. — Всё будет сделано, как прикажешь.

— Как прикажу? — с иронией усмехнулся князь. — Да разве я за всеми вами угляжу один? А ты для чего? Думать надо и посылать на заставу верных людей, а не тех, кто спят, как объевшиеся коты. Господи, прости мою душу грешную! — перекрестился,— Про покойников надо говорить или хорошо, или ничего. Да, — вспомнил Святослав, — распорядись, чтоб похоронили убиенных с воинскими почестями, а родственникам окажи из моей казны помощь. На панихиду прибуду сам.

Небо пасмурнело. Сплошная окладная тень упала с него и накрыла землю. А вот и мелкий муторный дождик сыпанул. Тучный чернозём начал размякать и склизнуть.

— Ну, чёрт, проклятье! — прячась от дождя под кожаное покрывало, ворчал Ефим Матвеевич Рвач. — Макар! Чего хавало раскрыл? Говорят тебе, полоумному, погоняй, а то застрянем! До дома уже близко, а не доедем. И к ночи дело — на разбойников наскочим! — толкал холопа палкой в спину Рвач.

Макар легонько, жалеючи, подстегнул пару. Лошади взбодрились и перешли на рысь, шлёпая копытами и раскидывая в разные стороны грязь, которая залетала и в повозку. Рвач угрелся под покрывалом и задремал.

Ефим Матвеевич ехал из ставки Ногая. Он называл себя купцом, но на самом деле был сущим разбойником. Жил в Онузе, но по характеру и образу жизни весьма отличался от земляков. За необузданный нрав ему и дали кличку — Рвач. Однако в Орде он был своим человеком, был вхож даже к хану. Там он одаривал всех, и его не трогали. Говорили, что у него в разных местах имелись разбойные шайки, которые грабили купеческие и княжеские караваны. Многие знали Рвача в Новгороде Великом, во Владимире, в Нижнем Новгороде, в Рязани. Везде он имел своих людей. Чтоб легче сплавлять награбленное, жил поближе к Дикому Полю, в Онузе.

Вот и сейчас, после очередной вылазки в степь, Рвач возвращался домой с большим прибытком. Раньше ему в грязных делишках мешал Содном, но сейчас этого «выродка», как называл прежнего баскака Рвач, уже не было, а о новом он прослышал одним из первых и явился к нему на поклон с подарками. Татарскому бесермену Ахмату Рвач понравился, и он сразу же поручил ему присмотреть в Воргольском и Липецком княжествах места для строительства слобод, в которых он, Ахмат, будет собирать верных людишек и с их помощью грабить княжества.

— Слободы ставить на Руси баскакам запрещено ещё ханом Батыем, — засомневался было Ефим Матвеевич.

Но Ахмат отрубил:

— Кому-то, может, и запрещено, а мне сам Ногай разрешил делать в моих владениях всё, что захочу. Темник Ногай сейчас в Орде хозяин.

Рвач осёкся и, прикинув, остался доволен поручением Ахмата. Теперь ему и сам князь Святослав не князь, а подданный. Всем известно, что баскак выше князя, значит, и он, порученец баскака, тоже выше, потому как сам будет от князя требовать дань, а не наоборот.