Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Бухара — великий город. Он богат, знаменит всевозможных дел мастерами, равно как и преступниками, доводившими свои деяния до степени совершенства. Коварны многие бухарцы. Но и среди них непревзойдённым по своей жестокости, граничащей с изуверством, был «правоверный мусульманин», бывший сотник в войске Бату-хана Темир. На его личном счету более сотни тайных дел, закончившихся убийствами, и больше тысячи душ, загубленных во время сражений в походах.

Лето в тот, 1280 от Рождества Христова, год выдалось на редкость жарким. Знойное солнце своими огненными лучами раскаляло песок добела, сжигая последнюю, и без того скудную растительность пустыни. Люди, истомлённые жарой, искали малейшей защиты от неё, чтобы хоть немного отдышаться.

Темир, как обычно в такое время, прятался от солнца в тени росших во дворе дома его любимых чинар. Выращенная и тщательно ухоженная рабами трава и рядом глубокий, с чистой прохладной водой бассейн создавали дополнительную свежесть и вызывали приятное ощущение в теле.

Старый хозяин был худощав, даже поджар, но в его уже тускнеющих глазах, однако, ещё светился огонёк хищника, стерегущего свою добычу. Он лежал на персидском ковре на пуховых подушках, без которых и в жаркий полдень обходиться уже не мог. Рядом сидел на коленях смуглолицый раб и махал большим веером, нагоняя ветерок. Темир полудремал и был погружен в воспоминания. Но вот он очнулся...

— Хозяин! — услышал Темир знакомый низкий голос и приподнялся на локтях, откинув голову назад, чтобы увидеть человека, вошедшего под тень чинары. Светловолосый, с голубыми глазами, по всему слуга, но, судя по ласковому выражению лица Темира, почитаемый хозяином слуга.

— Присаживайся, — указал Темир на ковёр рядом. — И говори, что тебя беспокоит. Я внимательно слушаю, Махмуд.

— У ворот нищие просят подаяния.

— Много их?

— Шестеро.

— Кинь по лепёшке, — небрежно махнул рукой Темир, — и ступай. Нет-нет, постой! — спохватился он. — Ничего не слышно про моих сыновей? Куда опять запропастился Ахмат, не знаешь?

— Нет! — коротко ответил Махмуд.

— И младших с собой утащил. А Абдулла и Вагиз ещё такие несмышлёные...

— Ничего не известно про них, господин. Но как что-нибудь услышу, сообщу непременно.

Слуга ушёл. Его статная высокая фигура скрылась за дверью в заборе сада.

«Да, преданны эти урусуты[3] хозяевам, когда не знают своего происхождения, — глядя Махмуду вслед, подумал Темир. — Совсем мальчишкой, года три, может, ему и от роду-то было, швырнул я его в свой обоз как добычу. В начале похода, кажется, на реке Матыре и в городке Онузе, откуда мы двинулись на Рязань...»

Темир во благе почесал живот. Взял гроздь винограда, начал обирать её и класть спелые ягоды в рот.

«Упорно тогда сопротивлялись урусуты, — продолжал вспоминать он. — Махмудову мать я тоже связал и бросил в обоз. Из-за них едва жизни не лишился. Налетел, как после оказалось, отец Махмуда и чуть не срубил мне голову. Благо увернулся от удара. Связали мы и его тогда. Правда, непокорным оказался. Говорят, князем был, всё плевался в меня. Иваном вроде звали. А может, и не князь был вовсе. Пришлось с живого кожу сдирать. Думал, орать будет, но терпеливы урусуты, ни звука от него не услышал...»

— Господин! — вновь появился Махмуд. — Дал я странникам по лепёшке, да наглые оказались. Стали браниться, что мало. Пришлось плетьми прогнать.

— Правильно сделал, — похвалил слугу Темир. — Так их!

— Что-нибудь ещё, господин?

— Ничего не надо, Махмуд, пока ничего. Хотя... распорядись, чтоб готовили конный отряд с дыхкан[4] недоимки собирать, больно прижимисты стали. Сам поедешь, а то этот дармоед Хасан слишком мягкосердечен, говорит, совсем разорены дыхкане. Врёт!

— Конечно, врёт, — согласился Махмуд. — Себе много хапает, а сваливает на них.

— Да я с него шкуру спущу! Где он?

— С твоими сыновьями.

— Ладно, поезжай. Да узнай про Ахмата, что-то неспокойно у меня на душе за сыновей. Ведь все трое уехали. Ступай.

Махмуд ушёл. Темир проводил его глазами: «Этот вытрясет из недоимщиков всю душу. Им известно, что Махмуд уже не одну голову снёс. С детства приучен к хорошему делу — выколачивать добро для своего господина».

Поправив подушку под локтями, Темир перевернулся на другой бок.

«Что-то я уже забывать стал... — вздохнул. — Мать-то его, кажется, сбежала. Отчаянная женщина! Огонь!.. Да, хороши урусутские бабы, но дерзки до безрассудства. Вот и Махмудова мать — как развязала верёвки и убежала, до сих пор ума не приложу. Зато сын её — великан. Голубоглаз, широкоплеч, самый верный и преданный слуга. Лет пять ему было, когда по моему приказу зарезал одного неверного кыпчака[5]. Плакал, дрожал, но зарезал. И заставил я его тогда напиться крови того неверного. Так надо. Зато сам верный теперь как пёс. Сколько раз он меня от смерти спасал. Но и я его полюбил, как сына. Ахмата так не жалею, как Махмуда...»

Темир поднялся, подошёл к бассейну. Солнце опалило жаром его дряблое тело. Подбежали двое слуг и подхватили старика под руки.

— Освежиться хочу, — буркнул Темир.

Искупавшись, он вышел из бассейна. Слуги снова взяли его под локти, вытерли пуховыми полотенцами и уложили на ковёр под чинару.

— Стар я, очень стар, — продолжил после купания размышлять, но теперь вслух, Темир. — Вот и Махмуду уже около пятидесяти. А на Рязань когда ходил, сколько мне было? Чуть больше двадцати. Эх, жаль, что ушла тогда мать Махмуда. Так хотелось с ней побаловаться. Но как она ушла? Этот неверный карачу[6] Насир виноват, он упустил её или помог сбежать. Не зря я ему горло перерезал, хоть и клялся, что не он, что будто урусут какой-то подкрался. А откуда там урусут мог появиться? Мужу её, Ивану, чтоб не плевался, я в рот кипящей смолы приказал залить, а потом кожу содрать. Не мог же окровавленный труп явиться. А кому ещё она была нужна? Всех урусутов перебили, а кто жив остался — повязали...

Солнце, краснея, осторожно сползало по небосводу к закату. С востока потянуло ветром, который, вздымая песок пустыни, швырял его за ограду сада. Подошло время перебираться в дом, и Темир улёгся в помещении, наслаждаясь приятным чувством отходящей от старческого тела усталости и прохладой.

Дворец Темира богат и красив. Своды комнаты, где лежал хозяин, отделаны золотом и серебром, персидские ковры ласкают глаз и ублажают душу. Темиру хотелось позвать девушек-танцовщиц, но старость брала своё, и дряхлый разбойник задремал. Погружаясь в омут сновидений, он снова явственно увидел молодую урусутку, её выразительные, чистые, небесного цвета глаза и белое-белое с румянцем на щеках лицо. И вдруг видение исчезло. Сна как не бывало. «Что это?» — мелькнуло в мозгу Темира. Во дворе слышен топот конских копыт и выкрики грубых мужских голосов.

«Не напал ли на мою усадьбу проклятый старый враг Удбал?» — как черви, зашевелились в голове старика испуганные мысли.

— Махмуд! Махмуд! — закричал Темир, забыв, что отправил верного слугу за недоимками. Однако недолго бегали его глаза в растерянности по стенам спальной комнаты. Темир вскочил с постели и начал шарить по стене костлявыми трясущимися руками, нащупывая саблю.

— Этот монгол Удбал ещё зверей меня. От него пощады не жди... — бормотал под нос Темир. Наконец он нащупал золотую рукоять любимого оружия и приготовился обороняться. — Хоть одного да заколю! А где слуги? — спохватился старик. — Где Хубисхал? Где Мустафа? Предатели!..

В соседней комнате послышались быстрые шаги. Распахнулась дверь. У Темира помутился взор, он напряг все силы и с криком: «Прочь, негодяй Удбал! Не подходи!» — кинулся в дверной проём, размахивая саблей. Вошедший, хотя и не ожидал нападения, но всё же успел увернуться от удара. Темир не удержался на старческих ногах, споткнулся и упал, зацепившись за парчовую занавеску на двери, увлекая за собой и другую занавеску.

вернуться

3

Урусуты, урусы — так называли русских у некоторых восточных народов.

вернуться

4

Дыхкане (дехкане) — земледельцы на Востоке.

вернуться

5

Кыпчаки — кочевой тюркоязычный народ, именуемый на Руси половцами. Война монголо-татар с половцами во многом стала причиной нападения их и на Русь.

вернуться

6

Карачу — простолюдины у монголо-татар.

2
{"b":"672038","o":1}