— И как же он в цепях побежит? — поинтересовался князь.

— Об этом я позабочусь, высвобожу незаметно по дороге.

Когда Дёмка вёл Исая, князь на чём свет стоит крыл всех прихвостней Ахмата. Семён Андреевич при этом заметил, что у пленника слишком плотно сидят на ногах обручи цепей и тем самым доставляют огромное страдание. А услыша про колесование, Исай чуть в обморок не упал. И потом, уже в пути на Липец, совсем занемог, сел и не мог двинуться. Ноги затекли и сильно кровоточили.

— Этот гад не дойдёт, — сказал Семён Андреевич. — Дымарь, сними с него ножные оковы.

— Как снять?! — изумился кузнец.

— Клещами! — раздражённо пояснил боярин.

— Так он же, мерянская бестия, с первого привала сбежит!

— Куда ему бежать? Рвач дал такой прыти, что и пяток не видать было! — захохотал Семён Андреевич. — А без Рвача этот холоп с голоду подохнет.

Усмехнулись и окружающие. Дымарь покачал головой:

— Уйдёт, паразит! Лучше пускай бы тут издох.

— Ему тут издыхать никак нельзя, — возразил Семён Андреевич. — Он будет издыхать в Липеце на лобном месте, сначала на дыбе, а потом на плахе под колесом у Дёжкина. А пока пускай помучается, о смертушке своей лютой поразмышляет. А сбежать не сбежит, я его сам покараулю.

— Ну, твоя воля, Семён Андреевич, — пожал плечами Дымарь. — Ежели у тебя голова крепко на плечах держится, то я раскую, дело нехитрое.

— Но-но-но! — рассердился боярин. — Поговори мне ужо!

Несколько движений клещей и молотка — и цепи с ног Исая со звоном соскочили. Кровь ещё сильней брызнула из ран, и Семён Андреевич велел их перевязать.

Долго ль шли, коротко, но Исаю казалось, что слишком долго. Дорога тянулась вдоль Дона на юг. К вечеру достигли глубокого боярака, в котором за соснами скрывалось русское поселение, в коем сейчас не было ни души: после Ахматова погрома люди разбрелись кто куда. Некоторые, поняв, что спокойной жизни уже не видать, подались на север, в Карачев, а кто и дальше — в Москву, в Тверь, в Новгород. Скот частью порезали хозяева, частью разворовали татары, какой разбрёлся по лесу, одичал или стал жертвой хищников.

Отряд с пленными здесь и остановились на ночлег. Май уже дышал дурманящим ароматом черёмухи и цветов. Соловьиные трели в садах лелеяли слух, размягчая душу и делая её добрее. Усталых людей клонило в сон.

Исая посадили в отдельный хлев, который Семён Андреевич выбрал сам. Осмотрел внимательно, проверил все засовы; заметив ветхость потолка, через который, по его замыслу, и должен был уйти Исай, приказал:

— Добро. Заводите сюда!

Для охраны, опять же всем на удивление, боярин поставил совсем не имеющего опыта в военном деле, только что освобождённого из плена мужика по имени Евтей. На недоумённые вопросы дружинников спокойно ответил:

— Евтей дюже зол на Исая, сторожить будет крепко.

И Евтей заступил на пост. Долго он смотрел в звёздное небо, не смыкая глаз, но в конце концов сон одолел мужика. Исай же долго вглядывался в щели сарая, в ночную тьму, вздрагивал при каждом шорохе. В мозгу стучало: «Дыба, плаха, колесо...» И — лихорадочные мысли: «Если щас не сбегу — плахи не миновать... А сбежать можно через потолок и крышу. Но как туда забраться?..»

Аки зверь в клетке, заметался Исай по сараю. В минуты страшной опасности и смекалка, и силы его удвоились.

— Ага, вот какая-то доска... — Подтащил её к месту, откуда сквозь отверстие в потолке и крыше сарая виднелось звёздное небо. Осторожно приставил доску к стене и начал но ней карабкаться вверх. Кое-как дотянулся до потолка, но доска оказалась гнилой, и Исай полетел вниз, обрушив на себя обломки других досок, опилки, солому.

От шума проснулся Евтей. Прислушался — вроде тихо. Исай так затаился, что даже дыхания его не было слышно.

— Что это? — прошептал Евтей. — А можа, пленник бежать удумал?

Он подошёл к двери — заперта. Заглянуть бы внутрь, да ключ от замка остался у боярина.

«Доложить боярину? — подумал смерд. — Но он приказал не будить, что бы ни случилось. Да и нету боле никакого шума. Можа, это мне показалось? Да! Приснилось», — решил он. Сел на старое, угретое место и снова уснул богатырским сном.

Услышав могучий храп Евтея, Исай стал подниматься с большей осторожностью. Проделал в потолке приличную дыру и просунул голову через соломенную крышу. Звёзды висели так низко, что, казалось, их можно потрогать руками. Соловьи заливались вовсю, и кабы не этот их голосистый пересвист, то весь мир казался бы вымершим. Ни шороха, ни звука, только привязанные поодаль кони уплетали овёс, фыркая и переступая копытами. Исай заметил, что один конь не рассёдлан. «Неужто кто-то сейчас собирается в дорогу?» — подумал.

Наконец Исай решился на прыжок. «Ну, была не была!» — И прыгнул.

Падение было удачным. Ноги спружинили, и Исай повалился набок. Быстро поднялся и кинулся к коновязи. Отвязал осёдланного коня и повёл его в поводу, пока не вывел из боярака в лес. Там прыгнул в седло и, отъехав на приличное расстояние, погнал коня в намёт.

А коня для Исая Семён Андреевич поставил доброго. Проскакав вдоль берега Дона до Кривого Бора, холоп переплыл реку, держась за узду. Перебравшись на другой берег и даже не отжав мокрую одежду, беглец снова вскочил в седло и углубился в лес. Он был до того напуган угрозой жестокой казни, что, боясь погони, мчался не оглядываясь подальше от этого боярака под хлевами, от смертельной опасности. И по мере удаления от неё прямо какой-то животный инстинкт начал подсказывать ему дорогу к хозяину, к Ногайской орде.

Мятежный темник Ногай со своим юртом[63] кочевал южнее Северского Донца. С неделю его ставка находилась на берегу небольшой речушки Лугань. Ногай уже хотел приказать сниматься с места и продолжить кочевье, когда ему сообщили, что прибыл баскак Ахмат с вестями. Ногай тепло принял Ахмата.

— О! Темиров сын решил посетить наше серое место! — заговорил он ласково.

Ахмат был хмур.

— Чем опечалено твоё сердце, дитя моего друга? Присаживайся, выпей кумыса с дороги, это взбодрит твою плоть, очистит мысли, — посоветовал Ногай.

Ахмат выпил чашку кумыса, махнул рукой слуге. Тот принёс дорогие подарки, и баскак преподнёс их темнику. Когда церемония вручения даров закончилась, Ахмату было разрешено говорить.

— Прибыл я из края твоих улусников, о повелитель, Святослава Липецкого и Олега Воргольского и Рыльского, которые, забыв своё место, подняли руку на ставленника твоей милости — баскака...

— Не врёшь ли ты, Ахмат? — взъярился Ногай. — Русь мне покорна, и верно служат её князья. Вот недавно приезжал поклониться Великий князь Дмитрий Переславский. Заметь, не к Телебуге в Сарай приехал, а ко мне. Оставил в залог сына своего Александра. Так же поклонятся и эти мелкие князьки. Но меня тревожит другое: не перехлёстываешь ли ты там в своём усердии?

— Нет, Великий хан, — льстиво повысил титул Ногая Ахмат. — Олег и его родственник Святослав только называются князьями, а на самом деле они разбойники. Они уже снюхались с Телебугой, и тот благословил их на разбой против верного твоего слуги, меня то есть, законного баскака. А ты, Великий хан, проверь — и убедишься сам.

— Но как я проверю?

— А у них, в княжестве Липецком, есть местечко на Дону под названьем Лебедянь. Там водится много лебелей, и князь Липецкий тщательно охраняет это место, не веля никому туда заезжать и даже твоим людям не позволит. Пошли туда охотников-сокольников добыть дичи, чтобы проверить, допустят ли их к тому месту. И ещё, вызови их к себе в ставку на суд со мной и посмотришь, поедут или нет.

Ногай зыркнул на сидевшего рядом приехавшего недавно из Орды хазарина Самуила, встретив его хитрый взгляд. Самуил опустил глаза:

— Надо проучить этих русских негодяев. Пошли сокольников в Лебедянь, ты же хозяин этих земель и повелитель племён, на ней живущих. И если будет на то твоя воля, я бы сам поехал к этим нерадивцам с твоим повелением об их к тебе прибытии.