Собрав в единый кулак всё своё пешее и конное воинство, Ефрем открыл западные ворота и вступил в сражение. Он построил отряд так, чтобы воины чувствовали локоть друг друга и наносили удары по врагу и спереди, и с боков, и сзади. Приказал вперёд особо не вырываться, но и не отставать, держаться кучнее. Конные должны «прорубать дорогу», а пешие — охранять их тыл. Так и старались действовать.

Видя успех тактики русичей, Румил решил повести своих бахадуров напролом, чтобы разрезать строй воргольских воинов на две части и, смешав их, разбить поодиночке. И этот манёвр удался, но он стоил бесшабашному тысячнику головы. Ему сразу пришлось сразиться с самим воеводой. Молодой и гибкий Румил уворачивался от могучих ударов Ефремовой булавы, подставляя под неё своих телохранителей. Но мощь воеводы лишала его возможности сосредоточиться для контратаки и нанесения сабельного удара противнику. Инициативой полностью владел Ефрем. Несмотря на свою массивность, он ловко уклонялся от смертоносных выпадов врагов. И наконец, в очередной раз промахнувшись по тысячнику, Ефрем достал булавой до головы его коня. Даже в общем шуме битвы и скрежета металла был слышен хруст черепа животного, которое, не издав ни звука, рухнуло, как подкошенное. При падении лошади потерял равновесие и Румил. Он попытался устоять на ногах, но Ефрем ещё раз раскрутил булаву и опустил её на голову врага. Однако не успел воевода выпрямиться, как ему в горло вонзилась татарская стрела. Ефрем вскинул руки и опрокинулся на круп коня, который, почуяв гибель хозяина, захрапел и, таща на спине истекающего кровью воеводу, рванул с поля боя.

Так оба войска вмиг были обезглавлены. Но если татары почти не ощутили потерю командира, ибо инициативу сразу взял на себя Ахмат, то для русских утрата была невосполнимой. К их чести, среди них не нашлось трусов, расстроивших боевой порядок. Наоборот, перед лицом смертельной опасности они ещё больше сплотились и, обречённые на гибель, начали биться с фанатичным остервенением. Воргольцы несли потери, дружина их таяла на глазах, однако они по-прежнему держались вместе и медленно, окружённые наседающими татарами, продолжали продвигаться к лесу, оставляя позади кровавую дорогу из трупов своих и чужих воинов. И наконец небольшая горстка, с десяток конных, дошла-таки до леса и скрылась в чаще. Пешие же ратники были либо убиты, либо взяты в плен...

Князь Святослав Липецкий опоздал. Он прибыл к месту битвы, когда Воргол был уже объят пламенем, а татары, рыская подобно волчьей стае, грабили город. Перестроив свою дружину, князь ударил сразу же. Татары даже не поняли, что произошло. Сначала они подумали, что это Олег откуда-то нагрянул, однако Рвач угадал липецкого князя.

— Это Святослав пришёл на помощь родственнику, — шепнул он на ухо Ахмату. — Сей князь зело отчаянный и не вполне представляет наши силы. Потому его нельзя выпускать отсюда. А если уничтожим его, то и Олег не решится сражаться и будет тебе покорен, — сказав так, Рвач про себя подумал: «Это мой зятёк, сукин сын Дорофей, сбежал и предупредил Святослава. Ух! Змею пригрел на груди, а она взяла да и ужалила! Липец разобьём — из-под земли его достану и заколю, как саблезубого вепря...»

Рвач утёр выступившую от злости слюну, сел на коня, выехал на возвышенность и стал наблюдать за ходом сражения. Но его надежда на уничтожение липецкой рати не сбылась. Святослав Иванович был отчаянным воином, но безрассудство брата Александра ему не было свойственно. Быстро перемещаясь небольшой дружиной, он не давал врагу навалиться всеми силами, охватить и уничтожить своё воинство. Не поддавался князь и на хитроумные уловки татар, которые, изображая отступление, пытались заманить его. Святослав выходил из боя — и снова нападал, нанося ощутимый урон ногайцам.

Наконец Ахмат решил перегруппировать силы. Он послал в лобовую атаку отряд, равный по численности дружине Святослава, а остальных всадников разбил на две части, и, когда князь увлёкся сражением с передовой группой татар, оба фланговых отряда противника начали одновременно теснить русскую дружину с двух сторон, угрожая ей окружением.

Сражаясь рядом с дядей, князь Даниил, несмотря на молодость, проявил воинскую смекалку. Срубая одного татарина за другим, он крикнул:

— Княже! Нас окружают! Посмотри по сторонам!

Только тут Святослав поднял голову.

— Без суеты, братцы! — размахивая именным мечом, громогласно закричал он. — Отступаем! Отступаем с боем! К лесу, дружина, к лесу!

И липецкая дружина медленно начала отступать. Постепенно первые воины достигли леса и стали уходить туда. А вскоре и вся рать скрылась в лесу, так что татары не успели сомкнуть кольцо окружения. Лишь несколько ратников, не успевших добраться до леса, упали замертво от стрел и сабель ногайских, преградив неприятелю путь, что сразу же замедлило погоню.

— В чаще нам их не догнать, — резонно заметил Ахмату Рвач. — Останови конницу. Давай до конца с Ворголом разделаемся, а потом немного отдохнём и пойдём на Липец.

Ахмат приказал своим воинам остановиться.

— Действительно, — усмехнулся баскак. — Куда они денутся? — И татары, прекратив преследование липчан, продолжили грабёж Воргола.

А тем временем Святослав Иванович кратчайшим путём, через Черниговку, ушёл на Липец. Жители русских селений, узнав о разорении Воргола и готовящемся нападении татар на их княжество, быстро собирали необходимый скарб, скотину и уходили подальше в глухие леса. А часть черниговских и репецких мужиков — Артём, Влас и другие смерды, которые раньше были в плену у Ахмата, — влились в ряды защитников Липеца.

— Лучше на рати сгинуть, — взял рогатину в руки и с отчаянной решимостью глянул на своего верного друга Влас, — чем спины гнуть в татарской неволе!

— Правду молвишь, — согласился Артём. — Ужо полвека терзает нас татарва. Половцы и те были лучше.

— Откудова ты половцев помнишь? — поморщился Влас. — Половцев ужо сколь нету! Тебя ещё на свете не было, когда татары пришли.

— А мне дед рассказывал, — отрезал Артём. — Бывалоча, налетят половцы, им наши князья скулы повыворачивают на обратную сторону — они и дёру восвояси.

— Да-а! — тяжело вздохнул Влас. — Половцы убегали, добычу малую прихватывали, и ту наши князи с их же имуществом потом отбирали. Вот, говорят, ещё Великий князь Всеволод Черниговский, батюшка мученика Михаила, так тот запросто на половцев ходил, дань с них брал. А ныне князи татарам кланяться должны, десятину им отдавать! А за что?

— Ну, Святослав-то Иванович не кланяется, — гордо хмыкнул Артём. — Он с ними лихо воюет. Не то что рязанские, володимирские али киевские князья. Хоть и великие, а все спину гнут: то перед Мангой-Тамарой, то перед Бугаём. Но те хоть цари, а перед этим-то Ногаем что спину гнуть? Даже Великий князь Володимирский Димитрий и тот на поклон к Ногайке своего сына отправил. Говорят, что сына Димитриева Ногай изводит, со свету хочет сжить.

— Да можа, то и неправда, — усомнился Влас.

— Ну ладно, это не наше дело. Бегим догонять своих, а то подотстали малость, кубыть не затеряться в лесу.

И мужики прибавили ходу.

Князь Святослав Липецкий вернулся домой к полуночи и приказал зажечь свет в большой приёмной палате, а тиуна Агафона послал за ближними боярами, воеводами и князем Александром. Уже далеко за полночь боярская дума была наконец в сборе.

— Вот что, други мои, — ничем не выдавая огромного внутреннего волнения, заговорил князь. — Если не завтра, то послезавтра Ахматова рать будет в нашем княжестве. Что станем делать? Покоримся или дадим поганым бой?

Первым взял слово князь Александр. Он встал, красивый, стройный. Голос его был твёрд.

— Думаю, мира с Ахматом у нас уже быть не может! — заявил онузский князь. — Даже если бы он сам запросил мира, мир этот был бы возможен только при нашей покорности и беспрекословном повиновении Ахмату. Но народ Черлёного Яра не привык кланяться кому бы то ни было. Я лично предпочту смерть рабской неволе.