Эхе-хе — и Максимку погубил! — простонал он нутряным, тяжким стоном. — Только что Рвачов холоп Исай повстречался, сказал, чтоб долги в Донщину нёс, а если нечем расплатиться, сам в холопы к Рвачу, кроту этому поганому, шёл. Но там же татары!..»

— До-иг-рал-си! — как бык промычал Самсон и, саданув дверью, вышел из избы.

Яркое весеннее солнце брызнуло в глаза ослепительным светом. Он зажмурился. Ещё раз посмотрел на своё и теперь вроде уже не своё жилище. Зашёл в сарай, взял вилы, почистил скотинье место. И даже слегка на душе полегчало — давно так не работал. Потом вышел из хлева, последний раз глянул по сторонам, тяжело вздохнул и, решительно кинув на плечо лук и прижав к бедру колчан со стрелами, зашагал на запад. Туда, где он начнёт новую, звериную жизнь.

— Куда идти? — коротко спросил Исая.

— Щас и я соберусь. На, выпей браги, — сунул Самсону Исай большую корчагу.

Охотник сел на лавку возле ворот, отвернулся:

— Да не хочу я!

Потом глянул исподлобья на Исая и наткнулся на встречный взгляд. Лицо Исая, по-мерянски курносое, от довольной улыбки стало ещё курносее, расплывшись вширь, глаза играли в издёвке.

— Пей! — повторил он.

Самсон через край махом осушил корчагу:

— Эх, была не была, всё равно помирать! Неси ещё.

— Хватит, — отрезал Исай. — Путь неближний.

Шли полем. Потом глухим дубовым лесом. Долго шли. Исай озирался, останавливался, бурчал себе под нос, качал головой и что-то говорил, но Самсон не слушал его.

Неожиданно из-за кустов выскочил олень. Исай аж присел от испуга, а Самсон в мгновение ока скинул с плеча лук и выстрелил. Стрела поразила красавца в шею. Олень задрал голову и грузно опустился на бок, под его тяжестью захрустели ветки. Животное пыталось подняться, но сумело только вытянуть вперёд ноги. Голова ещё держалась, но ветвистые рога дрожали.

Из носа оленя хлынула кровь, а глаза словно кричали: «Что ты сделал?..»

Самсон в два прыжка подлетел к раненому животному с горбатым ножом, намереваясь перерезать ему горло, и вдруг остолбенел. Он часто убивал зверя, но ни разу не видел у умирающих оленей таких выразительных, наполненных болью и вопрошающих глаз. Что-то дрогнуло в груди Самсона, и комок горечи, отчаяния и жалости подкатил к сердцу. Охотник закричал, да так дико, что Исай с испуга вмиг оказался на макушке дерева. А Самсон зашвырнул нож в кусты, обломил оперённый конец стрелы и, ухватившись за наконечник, вытащил обломок из шеи животного.

Кровь ещё сильней начала хлестать из носа и из раны оленя. Самсон сначала пытался закрыть её ладонями, потом начал рвать на себе одежду и прижимать куски ткани к ране животного, приговаривая:

— Потерпи, милый! Потерпи!..

Но олень быстро терял силы. Через некоторое время он вытянулся и затих. Глаза помутнели и закрылись. А Самсон рухнул рядом с оленем на землю и страшно, как умирающий волк, завыл...

Святослав Иванович опять собрал боярскую думу.

— Видать, нужно готовиться к долгой войне с татарами, — сказал князь. — У кого какие мнения будут?

— Я полагаю, что не стоит гутарить здесь, — посоветовал князь Александр. — Всё обговорить надо на местах. Сесть на коня, осмотреть наши кремники и определиться, что, где и как делать.

— Верно, брат, — кивнул Святослав. — Все на конь!

Когда люди потянулись к выходу, князь Липецкий окликнул тиуна:

— Агафон! Мастеров-строителей собрал?

— Собрал.

— Пускай с нами едут.

— Щас распоряжусь.

Отъехали от княжеских хором и остановились возле помещения для хранения оружия. Князь почесал бороду.

— Тут мы потом с тобой, Агафон, и оружейниками поговорим особо. Да, чуть не забыл. Сколько котлов для смолы отлито?

— Для трёх кремников — двенадцать.

— Мало. Ещё четыре закажи кузнецам.

Выехали из ворот на восточную сторону крепости.

Недалеко шумела своей чистой водой быстрая и полноводная Липовка. Огибая естественный холм с крутыми склонами с севера, запада и юга, она являлась непреодолимой преградой для врагов, особенно летом. Бившие из подножья холма, на котором стояла крепость, Большие Ключи питали реку водой, ускоряя её течение. Она бурлила, шумела, угрожая непрошеным гостям, а попутно пополнялась ещё и водами Малых Ключей, вытекающих из основания высокого и крутого, почти отвесного каменного правого берега, на котором, к тому же, рос густой лес, не дававший развернуться большим силам противника. Хотя, конечно, лес этот таил в себе и опасность: там могли укрываться вражеские лучники. Но этих, в случае чего, можно было оттуда выбить, поэтому князь при осмотре кремника не стал обращать особого внимания на тот берег. Он опять бросил взгляд вниз, где бежала вода. Хотя Святослав Иванович и знал каждый изгиб реки, он ещё раз убедился, что с южной стороны врагу не пробраться. Туда, на юг, неслась его любимая Липовка, широко растекаясь перед впадением в Воронеж и заполняя водой неприступную болотистую пойму.

— С трёх сторон не то что Ахмат, и Ногай не пройдёт в наш детинец, — сказал Святослав. — Меня беспокоит вот этот участок, — указал он плёткой на обветшалые въездные ворота с восточной стороны.

— Ворота нужно менять, — согласился Агафон.

— Надо сделать новые и обшить железом, — перебил тиуна князь. — Земляной вал насыпать круче, оборонительную стену из дубов срубить заново. По мелочам обговорим отдельно. Поехали в Воронеж.

За день дружина князя Липецкого вместе с мастеровыми и работными людьми объехала Воронеж и Онуз. Особенно беспокоил Воронеж. Хотя и стоял он на довольно крутом берегу реки, но всё же северная его сторона была весьма уязвима. Решили при опасности всех женщин, детей и стариков быстро переправить в Липец и Онуз, а в случае падения крепости остаткам дружины по Воронежу и Матыре тоже уходить в Онуз.

Лишь крепость Онуз не беспокоила Святослава Ивановича. Сей детинец действительно был неприступен. Он стоял на высоком берегу Матыры, которая служила естественной защитой с одной стороны, а с трёх других крепость опоясывали глубокие рвы, над которыми жители её смастерили валы из дубовых клетей, для прочности набив их камнями, валунами и обмазав глиной, со временем обожжённой солнцем и превратившейся в монолит. По верху вала тянулась стена из дубовых брёвен, имелись также оборонительные башни с бойницами. За бревенчатой стеной крепостных дел мастера возвели специальные помосты для мощных самострелов. На стенах всегда было вдоволь камней, стрел и всякого другого оружия для обороны, в том числе четыре огромных медных котла для варки смолы, чтобы лить её на головы врагов.

— Онуз к ратной схватке готов! — сказал кратко князь Святослав.

Приехали обратно в Липец, и тут в палату вошёл возбуждённый Долмат:

— Святослав Иванович, к нам от князя Олега Воргольского посланец!

— Зови.

— Севастьян Хитрых, — представился, тяжело дыша от долгой скачки, вошедший. — Бирич князя Олега Ростиславича Воргольского и Рыльского.

— С чем пожаловал? — предчувствуя неладное, спросил Святослав.

— Воргол... в осаде... — шумно выдохнул бирич. — Наш князь просит помощи. Ахмат совсем обнаглел: вместо мирного сбора дани почему-то решил разорить город. Воргол окружён, я еле вырвался. Помогите!

— Та-а-ак! Началось... — искоса посмотрел на соратников Святослав, вскочил с кресла и подошёл к Севастьяну. — Завтра дружина будет готова к бою, мы поможем брату Олегу. Вижу, ты притомился. Долмат! Проводи гостя. Накорми, напои, обогрей и спать уложи. Идите, а мы подумаем, как быть дальше.

— Только спешите! — с мольбой взглянул Севастьян в глаза Святослава. — Побьют ведь наших супостаты!

— Ваш город зело крепок, — возразил князь. — Не скоро они с ним справятся. Ну что, друзья? — когда Олегов бирич ушёл, обратился Святослав к боярам. — Наш час настал! Брату помочь в беде надо. В поход пойдёт моя старшая дружина, а князь Александр останется на месте. Сторожи, брат, города.