— Так это кладбище? — не унимался Евтей.

— Да вроде кладбище, только не как у нас. А надгробья из камня, локтей[67] под десять в вышину.

— Ого! И кого там хоронят?

— Ясно — покойников, — ухмыльнулся Дорофей. — Вообще-то тут загадочное место. И название у реки странное — Смердячья Девица...

— А почему она так называется? — заинтересовался Силай.

— Да, страшно тута... — точно не слыша, зябко повёл плечами Дорофей. — Не зря так и тянет сюда басурман. Они, видать, дети чёрта, вот он их и зовёт к себе. Когда-то русскую девицу тут загубили...

— Татары? — вскочил на ноги Силай.

— Да не, ещё до татар, — буркнул Дорофей. — И, как говорят местные, ещё и до половцев. Половцы сюда не доходили, их бивали крепко. После того как Великий князь Киевский Владимир Мономах их разгромил, половцы далеко в степь ушли и больше не возвращались до самого Батыева нашествия. А до них тута или печенеги, или шло хазары лютовали. Так вот, один ихний бай, али хан, али какой другой басурман полонил земли нашего Черлёного Яра. Можа, он в Липеце был, а можа, на Воронеже, али в Онуз заглянул, аль на Байгоре лютовал... Ведь не зря та река со слова «Бай» начинается. Значит, бай на горе возле реки был, вот с тех пор и зовётся она — Байгора. Так вот бай тот взял в наших краях большую добычу и полон приличный. И среди полонянок была воронежская девушка необычайной красоты. Коса золотистая, глаза голубые-голубые, что небо в утренний рассвет, — таинственно и жутковато шептал Дорофей. — Личико у той девки было нежное и ласковое, с алым румянцем на щеках, а губки что твой цветок — бантиком, мягкие, горячие. Увидал её хазарский али печенежский бай — и обомлел.

«Моя будет», — подумал и забрал её с собой. Но не дали ему русичи опозорить красавицу. Опомнились наши князи от набега, да и подоспела подмога из стольного Чернигова. Заторопился хазарин, а дело весной было. Распутица ноги поганым вязала, половодье залило эту реку, — указал на Смердячью Девицу Дорофей. — Она раздвинулась, разлилась во всю ширь, берегов не видать. Баю бы переждать распутицу, но — некогда. Черниговская дружина вместе с липецкой наседают, из этих вот рощ уже показываются. А добра у хазар не счесть, и главное — их баю русскую девицу-красавицу жаль назад отдавать. Вот он и кинулся в неразумное плавание. А река, словно море-окиян, разбушевалася. Плеснула волна высокая и перевернула лодку вместе с девицей-красавицей, баем, гребцами и со всеми награбленными драгоценностями...

— И утопла девица? — нетерпеливо спросил Евтей. Он как ребёнок не хотел гибели той девушки, хотел услышать слова о счастливом её спасении — но не услышал.

Дорофей вздохнул:

— Нет, не спаслась. Утопла вместе с другими полонянниками и баем. И выловили её мёртвую уже после, недалеко от Дона. А похоронили вона на той горе, — ткнул пальцем в темноту.

— Где? Ничего не видать! — привстал Евтей.

— Итить пора, — послышался сипловатый голос Семёна Андреевича. — Останемся живы — доскажешь.

— А мы щас на ту горку как раз и пойдём, — невозмутимо сообщил Дорофей.

— А я? — с тревогой спросил Евтей.

— А ты здеся останешься! — хохотнул Силай.

— Сам оставайся! — огрызнулся Евтей.

— Да заткнитеся, псы цепные! — рыкнул Семён Андреевич. — С вами не в дозор ходить, а лягушек на болоте ловить. Раскагакались, гусаки несмышлёные. Слушать и не возражать! Тута останется Силай. Ежели нас там кто накроет, хоть один сможет вернуться домой и показать нашей дружине броды. Понял?

— Понял-понял, — кивнул Силай.

— А мы трое пойдём на гору, — продолжил Семён Андреевич. — Дорофей с Евтеем меня проводят и засветло возвратятся. Будете ждать тут. Я же днём пройдусь по Турову и к вечеру обратно.

— А не заплутаешься? — прищурился Дорофей.

— Ты сам вперёд заплутаешься! — оскалился боярин. — Мне достаточно раз, даже ночью, в сплошной темноте, пройти по дороге, чтоб запомнить её на всю жизнь. Понял? Идём быстрей, неча без толку брехать!

Силай с обидой отвернулся, а трое его товарищей скрылись во тьме. Луна была хоть и полной, но, на счастье липчан, тусклой. Её тонкий свет не мог пробиться через призрачную, туманную дымку и почти не доходил до земли. Ночь своим пологом укрывала путников. Несмотря на темноту, Дорофей шёл уверенно, но вдруг остановился. Семён Андреевич ткнулся в спину проводника:

— Ты что, заблудился?

— Тши-и-и! — зашипел Дорофей. — Слышишь?..

— Ничего не слышу.

— Я слышу топот копыт, — шепнул более острый на ухо Евтей.

— Быстро с дороги!.. — скомандовал Дорофей, и все трое забились в густой придорожный кустарник. Топот копыт всё приближался, наконец показались чуть различимые во тьме силуэты всадников. Они спорым намётом промчались мимо затаивших дыхание разведчиков.

— Пятеро, — сказал Дорофей.

— С этими мы бы справились, неча делать! — пробасил Евтей.

— Молчи, дурень неотёсанный! — оборвал его Семён Андреевич. — Тогда уж точно жди погоню, а нам надо тихо сидеть. Понял, балбес?

— Понял, Семён Андреевич, — кивнул Евтей.

— Взял на свою голову молокососов... — вылезая вслед за Дорофеем из кустов, продолжал ворчать Семён Андреевич. И вдруг...

— Кто-то идёт! — приглушённо вскрикнул Евтей.

Семён Андреевич аж присел:

— Где?!

— Да вон! Вон! — указал рукой Евтей. — Вона, остановился!

— А-а-а, там? — рассмеялся Дорофей. — Так то и есть надгробья, о которых я сказывал. Это у могилы смердянки.

— Кого-кого? — не понял Евтей.

— Да той утонувшей бабы, — фыркнул Дорофей.

— А почему «смердянки»? Её что, так звали? — не унимался порядком струхнувший Ломов.

— Вот же тупой! — вышел из терпения Дорофей. — Видать, дочкой какого-то воронежского смерда она была, потому и реку Смердячьей Девицей прозвали. А вон оттуда, с горы, и будет виден Туров. Пошли.

Одолеваемый любопытством, Ломов встал и побрёл в сторону каменной глыбы.

— Ого, какая высокая!

— А ну, сядь! — снова зашипел как змея Дорофей. — Тебя, верзилу, видно лучше этого истукана! Гляди, огоньки мерцают. Это и есть Туров. Оттуда этот идол как на ладони, а ты чуть не с него ростом. Заметят — считай, пропали!

Ломов прилёг рядом с Дорофеем. Семён Андреевич опасливо вертел головой.

— Да ладно, никто сюда не сунется, — зевнул Дорофей. — Ни татары, ни наши предатели. Тут заколдованное место, они его до ужаса боятся. Говорят, что по ночам из могилы, рядом с которой мы лежим, выходят во главе с той девкой-утопленницей мертвяки — другие русские полонянники-утопленники.

— А щас не вылезут? — разинул рот от нового прилива страха Евтей.

Дорофей ухмыльнулся:

— Можа, и вылезут. Но ты не боись, нас не тронут. Девица у мертвяков за княгиню державную, и вылавливают они басурман. Мстит она им за свою загубленную молодую земную жизнь, пьёт из их жил живую горячую кровь.

— А ну как они басурман не поймают и на нас накинутся? — таращил глаза Евтей.

С полевой стороны холма послышался свист. Евтей дёрнулся бежать, но Дорофей схватил его за рукав:

— Лежи, трус несчастный!

— Девицу зовут!.. — остолбенел от страха Евтей.

— Совсем ополоумел, дурак! — покачал головой Дорофей. — Это небось сурок из норы вылез. А девица православных, говорю, не трогает!

— Хватит жуть нагонять! — оборвал шутника Семён Андреевич. Старый боярин, несмотря на свою бывалость и храбрость, тоже был суеверен и боялся оборотней и всякой прочей нечисти. Тем более скоро ему предстояло остаться одному в этом действительно жутковатом месте. Семён Андреевич вздохнул: — Гляньте на небо — чистое. Месяц смотрит во все глаза. Вам тут оставаться уже нельзя, скоро забрезжит рассвет, и тогда отсель незамеченными не уйти. Да и сейчас-то уже опасно: вона как месяц горит. Так что обратно вам придётся на четвереньках ползти. А насчёт мертвецов... Не их нам надо бояться, а живых узкоглазых бестий. Эти пострашнее любого мертвеца: и кровь из жил высосут, и шкуру с живого человека сдерут. Вот так-то! — хлопнул он по плечу испуганного Евтея. — Ждать нечего, возвращайтесь.