В конце ее рассказа голос Айвен дрогнул, а из одного глаза чуть не выкатилась незванная слеза. Она впилась пальцами в Кайрина, даже не заметив, что до боли стиснула его грудь. Под ее ладонями его ребра тяжело вздымались, вырывая неглубокие вздохи. Айвен ослабила хватку, резко засмущавшись.

— Я не думал, что у вас так заведено. — Отозвался Кайрин, не поворачиваясь, хотя Айвен бы хотелось видеть его взгляд, — Это же… как-то… бесчеловечно.

— Я знаю. Но вряд ли я способна это изменить…

Деревня становилась все ближе, а запах дыма — все сильнее, и они ехали в странном отчужденном молчании, словно только что Айвен не вывернула перед Кайрином наизнанку свою пылающую душу.

Цокот копыт по дороге заглушил их недавний разговор и исповедь девушки. Она была рада, что Мад ничего не слышал, потому что знала, что он тоже имел на нее виды, и, возможно, хотел просить у отца ее руки.

— Айвен. — Тихо, почти беззвучно, произнес Кайрин, — Я хочу, чтобы ты знала кое-что…

Девушка напряглась всем телом, в то время как ее фантазия рисовала самые разные картины — от прекрасных до ужасных. Вдруг Кайрин сейчас признается в своих чувствах к ней или расскажет, что она для него значит?

Вряд ли Айвен была к этому готова. Она попыталась успокоить резко заколотившееся в груди сердце, но безуспешно.

— Знай. — Прошептал Кайрин, повернувшись к ней и заглянув прямо в глаза.

У мужчин Алага не было привычки смотреть женщинам в глаза. Этот своеобразный жест означал равенство между ними, но все местные традиции утверждали, что женщина стоит на порядок ниже мужчины, а значит, смотреть в ее глаза ниже мужского достоинства. Кайрин, похоже, не мог общаться без контакта взглядами, да и вряд ли он знал о таком правиле разговора с женщиной.

Как же прекрасны были его глаза! Даже уставшие, покрасневшие и воспаленные, с темными кругами вокруг и на фоне мертвенно-бледной кожи, натянутой на выпирающих скулах, они не утратили своего небесно-серого цвета. Такого оттенка чаще всего бывают облака перед мелким моросящим дождем или же выгоревшие на солнце камни, отполированные ветрами и многолетними природными капризами.

— Я не позволю, чтобы ты сгнила. — Твердо произнес он. Эти слова прозвучали настолько уверенно, что даже сама Айвен поверила Кайрину. Что, если к нему действительно можно обратиться за помощью?

Но помочь ей он ничем не мог. Да, спрятать от отца и жениха — это запросто, но ведь прожить в спокойствии, но без любви — та же смерть. А любовь ей мог дать только он. Только его любовь заставила бы Айвен почувствовать счастье, только на нее она бы смогла ответить взаимностью.

Девушке не хотелось об этом думать, но как можно было загнать мысли о Кайрине в угол, когда она постоянно касалась его, а ее глаза бесконечно прожигали его затылок? Невозможно забыть человека, который сидит в нескольких сантиметрах от тебя.

Сквозь толщу своих мыслей и унылое насвистывание ветра под треск костров она услышала голос — тонкий и протяжный, какой-то невероятный. Он едва заметно складывался в какую-то тихую мелодию без слов, но даже такая, пропеваемая почти шепотом, песня захватила почти все внимание девушки. Мелодия тянулась, как бесконечная, тонкая нить, которую невозможно разорвать. Она прорывалась сквозь дым и просачивалась прямо в душу. Эта неведомая музыка была за гранью понимания Айвен, и наверное, даже была воплощенной магией. Не той, что текла вместе с кровью по венам Айвен, а той, что каждый мог вобрать в себя и благодаря ей стать чуточку волшебнее.

— Что это? — Обернулся Кайрин.

Айвен едва обратила внимание на его голос — настолько песня затмила для нее реальность и остальные звуки. Девушка с удивлением поняла, что не слышит шум ветра и стук копыт. До ее ушей доносилась только эта тонкая, первозданная мелодия, в которой слышалось все — горе, боль, отчаяние, радость — и это все было преисполнено искренностью.

Чуть-чуть приведя в порядок свой разум, Айвен с трудом произнесла:

— Магия.

В облаке дыма мелькнуло что-то рыжее, но это совсем не походило на пламя. Айвен пыталась разобрать силуэт сквозь пелену, идущую от костров.

Мелодия становилась все громче — они приближались к деревне, и вскоре очертания домов проступили сквозь дым совсем рядом. Тогда-то перед копытами их лошади еще раз мелькнул рыжий силуэт. Завороженный магической песней, Кайрин в последний момент успел остановить лошадь. Животное заржало и едва не встало на дыбы, грозясь скинуть с себя их обоих. Кайрин недовольно выругался, а мелодия стихла.

Зато послышался заливистый хохот. Айвен повернула голову и увидела, что слева от лошади, как ни в чем не бывало, стояла женщина с кудрявой рыжей шевелюрой. Даже сквозь дым ее яркое платье выделялось цветным пятном, а в ухмыляющемся лице Айвен подметила что-то знакомое. Она уже видела ее раньше. И слышала этот голос.

— Не ожидала, что мы с тобой встретимся здесь! — Женщина развела руки в стороны, увидев девушку.

— А я не ожидала, что мы с тобой вообще встретимся! — Срыгивая с коня на землю, парировала Айвен.

Тряхнув рыжей гривой, женщина рассмеялась.

— Неужели ты снова умудрилась попасться Харву? Что, на этот раз ты не смогла уговорить его оставить тебя в Дэуме и он вышвырнул тебя из столицы сюда? — Съязвила Айвен, желая задеть эту наглую ведьму.

И как она только могла несколько минут назад восхищаться ее голосом?

— Но я гляжу, и тебя отец в столице не оставил…

Айвен отыскала ее имя в памяти. Глубоко вздохнув, она с каменным спокойствием спросила:

— Зачем ты снова пришла ко мне, Гаула? Почему я, а не кто-то еще?

Ведьма сложила руки на груди и хитро улыбнулась, слегка прикрыв глаза с неестественно-длинными ресницами:

— А ты сама подумай.

За спиной Айвен Мад давно проехал в сторону конюшни, а Кайрин спешился и что-то искал в седельной сумке, в то время как сама девушка с трудом сдерживала кипящую в груди злость:

— Я не собираюсь играть в твои игры! Уходи!

Гаула даже и бровью не повела в ответ на крик Айвен. Она оценивающе поглядела на Кайрина, а потом вернулась к девушке:

— А твой отец знает, что ты изволишь «путешествовать» по королевству с юношами… не нашего круга?

Айвен вонзила ногти себе в ладони:

— Я могу путешествовать куда хочу, и с кем хочу. Это не твоего ума дело.

Хотя она сомневалась, были ли в этой рыжей голове хоть какие-то зачатки ума, спрятанные под таинственными фразами и пугающими легендами, которые женщина рассказывала всем желающим. Когда-то одной из них была и сама Айвен. Хорошо, что это давно в прошлом — Айвен выросла и поумнела, а вот Гаула ни капельки ни изменилась. Она была красивой, как и раньше, была несносной и притягательной одновременно, загадочной и пугающей, и девушка искренне не понимала, как все это могло сочетаться в одном человеке.

— А я бы на твоем месте заволновалась… — Предупредила Гаула, — Твоему отцу это не понравится.

— Ты ничего ему не скажешь! — Прошипела Айвен.

Она не заметила, как Кайрин оказался рядом с ней, но что бы он ни собирался сделать, девушка заранее остановила его жестом.

— Конечно же, не скажу. — Согласилась ведьма. — Не имею обыкновения разглашать чужие тайны. Но он ведь сам все увидит…

Айвен не хотела вдумываться в ее слова.

— Гаула, уходи. — Предупреждающе бросила она.

Девушка боялась, что Гаула способна на нечто большее, чем петь песенки и рассказывать сказки. Вдруг она умеет читать мысли? Или видит чувства? От этой безумной женщины можно было ждать чего угодно — что, если она возьмет и расскажет Кайрину о чувствах Айвен к нему? Тогда девушке просто придется броситься со скалы, не выдержав такого позора.

Сейчас Гаула изучала Кайрина глазами, да так пристально, словно читала его мысли. Взгляд женщины стал не просто безумным, а каменным, будто бы это были глаза не живого человека, а статуи. Айвен с Кайрином переглянулись. То ли они хотели сбежать от ведьмы, то ли убить ее — девушка так и не поняла. Их немой разговор прервали слова Гаулы: