Тем не менее прагматические настроения возобладали. Сухомлинов, резко отрицательно относившийся к погромам и, судя по обвинениям правых, в какой-то степени симпатизировавший евреям, не поставил перед министерством и Думой вопроса об удалении евреев из армии^{1018}. Устав 1912 г. воспринимался левыми думскими депутатами как антисемитский. Тем не менее на фоне мнений высших военных чинов и праворадикальной публицистики его следует оценивать иначе.

Последняя законодательная попытка ограничить права евреев в армии была предпринята непосредственно накануне и сразу после принятия нового воинского Устава 1912 г.^{1019} Проект устава обсуждался в Думе на закрытых заседаниях. Время не благоприятствовало позитивному решению вопроса о еврейском призыве и условиях службы. Разоблачение Азефа, провокатора и агента охранки еврейского происхождения^{1020}, убийство Столыпина Дмитрием Богровым^{1021} и убийство, как убеждали ультраконсерваторы, евреем Бейлисом христианского мальчика Андрюши Ющинского^{1022} неоднократно всплывали во время обмена репликами и обсуждений той или иной статьи устава как аргументы против еврейского равноправия.

Еще до устава, с момента созыва Второй Государственной думы вопрос о правовом положении евреев в армии занимал важное место в ее обсуждениях, а по мере подготовки России к войне превратился чуть ли не в ключевой. Правое крыло Думы неоднократно указывало на пресловутый еврейский недобор, лишний раз подчеркивая необходимость введения самых жестких мер к евреям черты оседлости в целом, тогда как левое крыло, прежде всего фракция народной свободы, считало недобор важным предлогом для критики репрессивных мер по отношению к еврейскому населению^{1023}. Так, в апреле 1907 г. Военное министерство предложило Думе принять законопроект о величине контингента новобранцев призыва 1907 г. Главной целью проекта было значительное увеличение набора в армию. Обсуждение проекта привело к анализу цифр ежегодных недоборов. Среди трех основных факторов значительных недоборов предыдущих трех лет — наряду с отбраковкой по состоянию здоровья и значительного процента льготных — депутат от Волынской губернии Рейн назвал неявку евреев. По его словам, в 1906 г. из неявившихся 76 000 было 19 998 евреев; в 1907-м недобор составил 21 000, из которых 11 270 были евреи. Недобор еврейских рекрутов, по его словам, оказался в шесть раз больше, чем недобор рекрутов других вероисповеданий^{1024}. Участвовавший в прениях депутат от Минской губернии Лашкарев предложил вообще отказаться от инородцев — поляков и евреев; «лучше открытый враг, чем тайный», резюмировал он^{1025}.

В ответ на обвинения правого крыла депутат от Ковенской губернии Абрамсон выступил с подробным докладом, построенным, как и многие другие оправдательные выступления этого рода, на фактическом исполнении евреями воинской повинности, а не на бумажных показателях МВД и Военного министерства. По Абрамсону, бумажные данные недоборов объяснялись настойчивым стремлением Военного министерства завысить на полтора процента число необходимых еврейских новобранцев, т. е. на 11 722 призывника ежегодно. По его словам, такого количества призывников еврейское население дать не может просто потому, что их реально не существует. Цифры «бумажных» недоборов, зафиксированные в отчетах МВД, были, по мнению Абрамсона, обусловлены отказом местных полицейских властей признавать лицами, не попадающими под набор, умерших евреев, дважды внесенных в призывные списки и эмигрировавших. Подобные объяснения, скорее извинительные, чем что-либо объясняющие, в прошлом впечатления не производили. Абрамсон об этом знал и потому отказался развивать тему безалаберного ведения военной статистики, касающейся евреев. Вместо этого он применил «метод Рабиновича», а именно операции с данными о присутствующих в армии, а не об отсутствующих. Сопоставив процентный состав еврейского населения России и процентный состав евреев в армии, он продемонстрировал, что в 1907 г. 4 % мужского еврейского населения (2 471 000 из 62 477 000) дало русской армии 4,94 % нижних чинов (53 000 из 1 076 000)^{1026}. При сравнении мужского населения призывного возраста между 20 и 29 годами по империи и по еврейскому населению этот процент оказался еще выше.

Острая полемика в Думе по поводу евреев и армии, подготовка нового устава, а также предложение собравшегося в 1911 г. съезда Объединенного дворянства изгнать евреев из армии вызвали к жизни появление нескольких книг — С. Гинзбурга «Отечественная война 1812 г. и русские евреи» (1913), М. Усова (Тривуса) «Евреи в армии» (1911) и анонимной монографии «Война и евреи» (1912), авторы которых попытались на разном уровне и с разных точек зрения доказать, что евреи были и остаются настоящими патриотами отечества. Книга Усова, вызвавшая значительный общественный резонанс, представляла собой смесь субъективной апологетики и объективной статистики. В ней шесть частей. В первой, посвященной условию отбывания евреями воинской повинности, Усов собрал множество примеров, служащих доказательством самых мрачных представлений о положении евреев в армии. Примеры он заимствовал либо у Никитина и мемуаров «Еврейской старины», либо из антисемитских публикаций «Виленского военного вестника» и «Русского воина». Во второй и третьей главах Усов привел статистические данные по отбыванию евреями воинской повинности. Он подробно остановился на роли эмиграции в недоборах, но не дал социокультурного анализа приводимых статистических данных. В четвертой главе, построенной на сухой армейской и военно-медицинской статистике, — самой удачной и наиболее убедительной, — Усов опроверг легенду о слабосилии, неблагонадежности и боевой непригодности еврейских солдат. Он также сделал попытку поставить рост преступности среди еврейских солдат в зависимость от изменений военного законодательства. Две последние главы Усов посвятил выдающейся роли еврейских военных врачей в русской армии и положению евреев в армиях европейских стран^{1027}. Разумеется, попыткой заменить беспристрастный анализ апологетикой Усов поставил себя под удар.

Первым на книгу Усова откликнулся генерал А.Н. Апухтин в газете «Русский инвалид»^{1028}. Статья Апухтина продемонстрировала, какую сложную траекторию проделал ежедневный орган Военного министерства со времен филосемитских статей конца 1850-х годов. Генерал Апухтин отстаивал голые принципы, внушенные ему праворадикальной пропагандой, и до самозабвения упивался этими принципами. Еврей, по Апухтину, не может быть офицером потому, что солдат любого христианского вероисповедания будет относиться к нему как к «жиду», а не как к начальнику. Вот если бы евреи сохранили свое вероучение в чистом виде — «без примеси талмуда» — вот тогда их производили бы в офицеры. Апухтин кратко останавливается на антиеврейских законах, критикуемых Усовым. Его не смущает аргумент, что евреи обязаны сражаться за отечество, но не имеют права взглянуть на часовню в Москве, увековечивающую — наряду с подвигом русских гренадер — память шести еврейских воинов, погибших под Плевной. Он удивленно восклицает, демонстрируя поразительную нравственную глухоту: «Не менять же из-за шести человек закон, направленный против шести миллионов?» Не прав, по Апухтину, и депутат Шингарев, с думской трибуны защищавший евреев-военврачей. Евреев совершенно справедливо не допускают в армию, которую нужно уберечь от любого вида еврейского влияния, считает Апухтин. Тем более что евреям-врачам, работавшим в госпиталях в Русско-японскую войну, все виделось в черном свете и у них были «унылые лица». Впрочем, обращаясь к конкретному анализу рецензируемой книги, Апухтин корректен: он то и дело роняет, что он в таких-то вопросах не компетентен, что цифр он проверить не может. В совсем немногих случаях, когда он обращается к своему непосредственному опыту, ему на память приходят примеры доброжелательного и товарищеского отношения к евреям в войсках. Но в конечном счете генерала Апухтина — опытного военного — победил доморощенный политик.