Действительно, конфликты среди тех, кто пытался воздействовать на армию, возникали на всех направлениях. Прежде всего между самими военными комитетами и армией. Так, СР, при всех своих крепких связях с матросами Свеаборга и Кронштадта, жаловались, что не могут управлять стихией и потому не смогли корректировать ход восстания^{820}. Во-вторых, существовал открытый конфликт между военными комитетами различных партий. Бунд, например, исключил рижскую военную организацию после того, как власть в ней захватили СД и развернули через нее критику Бунда и латышских социалистов^{821}. А в Таммерфорсе на большевистской конференции военных и боевых организаций депутат от Нижегородской организации жаловался, что СР вытесняют из войск СД^{822}. К этому нужно добавить обвинения в срыве вооруженного восстания, которые СД предъявляли СР, несвоевременно начавшим армейский мятеж в Свеаборге и Кронштадте. В-третьих, работу в армии парализовал внутрипартийный конфликт. Так, в СД произошел раскол по вопросам роли армии в революции. Одним из его результатов был созыв двух различных конференций военных организаций: одной — в Финляндии в октябре 1906 г. под эгидой меньшевистского ЦК и другой, большевистской — в Таммерфорсе, в ноябре 1906 г.^{823} Попытки разрешить эти противоречия хотя бы частично, путем объединительной работы, заканчивались ничем. Конференция в Таммерфорсе осудила действия военной организации в Казани, созданной объединенными усилиями СР и СД, а дальновидное предложение Ярославского создавать в войсках непартийные комитеты повисло в воздухе^{824}. Узкопартийный подход к армии и вытекающий из него способ агитации были чреваты конфликтом. Многие издания для солдат (например, «Казарма») представляли собой набор злободневных политических лозунгов, пустых и тоскливых. В некоторых случаях СД распространяли листовки оскорбительного содержания^{825}. В других — безапелляционным тоном, хорошо знакомым каждому солдату по приказам и распоряжениям командования, навязчиво требовали от солдат немедленно перейти на сторону народа, в противном случае грозя им позорным клеймом врага^{826} или не менее позорной смертью^{827}. Межпартийные разногласия и навязчивые лозунги безусловно затрудняли работу военных комитетов, вызывая недоумение, если не раздражение, в армейской среде.

Нерешительность СД в вопросах антипогромной пропаганды в армии также не способствовала изменению курса событий. СД, видимо, опасались, что листовки в защиту евреев могут повредить незапятнанной репутации СД и будут неверно истолкованы в армейских кругах, поэтому единственное антипогромное воззвание на весь Московский военный округ, где говорилось о погромах в Одессе, Лодзи и Варшаве, было подготовлено непартийной группой артиллерийских офицеров — да и то без упоминания о евреях^{828}. За полтора года — с начала 1906 г. до середины 1907 г. — партийные организации СД выпустили две листовки, с осуждением упоминающие еврейский погром; показательно, что этими организациями были военные комитеты Казани и Твери, лежащие далеко за пределами черты оседлости^{829}. Только после белостокского погрома 1906 г. революционные партии осознали необходимость антипогромной агитации^{830}. И все же, кроме показательного рассказа о русском дневальном Терентии, вступившем в ряды еврейской самообороны, опубликованного «Солдатской газетой», органом СР, вероятно, никаких других заметных публикаций по этой теме не было.

Могли ли еврейские солдаты при таком положении дел остановить погромы хотя бы в тех местах черты оседлости и Царства Польского, где располагались войска? До революции еврейские солдаты боялись погромов точно так же, как и их единоверцы за пределами казармы. Показательна в этом отношении реакция рядового 113-го Старорусского пехотного полка Шмуэля-Бениамина Рубинштейна. Подобрав на улице в апреле 1901 г. прокламацию «Ко всем Екатеринославским рабочим и работницам», призывающую к демонстративному празднованию 1 мая, Рубинштейн прочитал в ней, что 1 мая рабочие и работницы Екатеринослава будут «бить евреев и блатных». Рубинштейна не спас от страха ни солдатский мундир, ни стены казармы; 29 апреля 1901 г. он сбежал к своему брату Зелигу, гладильщику прачечного заведения в Кременчуге, где и был пойман с листовкой, которую он имел при себе как оправдательный документ^{831}. Ситуация не изменилась, когда связи между еврейским рабочим движением и еврейским контингентом в армии стали более тесными. Так, например, в Витебске через несколько дней после раскрытого полицией собрания еврейских рабочих состоялся военный парад. На параде корпусной генерал Боцянов скомандовал еврейским солдатам выйти перед строем и пригрозил им, что если их единоверцы не прекратят вмешиваться в политику, то он «в случае чего» не даст на их защиту ни одного солдата. Еврейские солдаты усмотрели в его словах подстрекательство к погрому, «страшно испугались» и отправили к полковнику депутацию — выяснять, что же он имел в виду^{832}.

Исключительные случаи заступничества демонстрируют общее правило: заступаясь за своих единоверцев, еврей-солдат провоцировал погром против нижних чинов из евреев. Еврейсолдат в июле 1903 г. (сразу после кишиневского погрома) заступился за еврейских торговцев, торгующих на базаре у Скобелевского лагеря, не дав дневальному 119-го Коломенского полка и старшему унтер-офицеру Шуйского полка разгромить лавки. Его ложно обвинили в избиении дневального и разъяснили, что он должен «защищать солдат, а не жидов». Когда солдат ответил, что он «не присягал бить своих братьев», на него ополчилось и принялось запугивать все воинское начальство — командир полка, подполковник, поручики и даже полковой следователь. В этой обстановке поручик 13-й роты дал разрешение арестовывать любого еврейскою солдата, обнаруженного в еврейской лавке^{833}. И все же присутствие еврейских солдат в армии было безусловным препятствием для карательных экспедиций. Поэтому в тех случаях, когда планировались полномасштабные погромные акции, военное начальство старалось выслать за пределы района как нелояльные распропагандированные части и подразделения, так и еврейских солдат. В Лодзи в июне 1905 г. за несколько дней до погрома власти предпочли выслать из города 180 еврейских солдат гарнизона^{834}.

Революционное движение среди евреев в армии на рубеже XIX–XX вв. следует рассматривать в контексте еврейского рабочего движения как его составную часть. В этом обстоятельстве парадоксальным образом заключается сила и слабость еврейской социал-демократии. Классовая и национальная ограниченность еврейского рабочего движения свела работу Бунда к агитации среди нижних чинов артиллерии и пехоты, где процент евреев был наиболее значительным, практически полностью исключив флот, кавалерию и офицерство^{835}. Несмотря на явное намерение Бунда работать на всей территории Российской империи, его деятельность естественным образом зависела от географии: еврейская социал-демократия была особо сильной в губерниях Северо-Западного края, прежде всего в округах Польши и Литвы, где и возникли главные военно-революционные комитеты. СР работали в основном среди войск, дислоцированных в южных и юго-западных губерниях, в то время как СД сконцентрировали свою работу в столицах.