— Вряд ли. Болен он, какой из него ныне вояка. Вот языком и воюет, из атаманства не хочет уходить. А Сечь против Москвы — об этом и думать смешно, всё равно что комар супротив быка.

   — А чего ж тогда грозится?

   — А как же? Ведь Сечь всегда за тем шла, кто кормил её. Ныне, видимо, король подкинул им на зипуны, вот и окрысились на Москву. Пришли Москва подарки побогаче — на хана поворотят. Я так думаю, что Серко и грозится Москве для этого.

   — Для чего?

   — Для подарков. Мол, погрожусь, напугаются и, глядишь, добрую плату пришлют.

   — А почему ты так думаешь?

   — А потому что Серко не случайно свои угрозы при мне говорил. Он же знает, что я передам гетману, а гетман — Москве. Небось напрямую-то Москве он никогда не грозил. Наоборот, всегда в верности клялся.

   — Ну что ж, пожалуй, ты прав, Роман. Спасибо за рассказ, можешь идти.

Чуйкевич вышел, и скоро явился в горнице гетман:

   — Ну что, славные новости из Сечи?

   — Твой канцелярист умный парень, — сказал задумчиво Украинцев. — И новости его из Сечи не такие уж страшные.

   — Как? Серко передаётся королю, а ты говоришь, не страшные.

   — Ну и что? Кошевому надо Сечь кормить, у них только рыба своя, а остальное всё покупать надо или грабить. Мы плохо им платим, что там говорить, а король, видно, подкинул деньжат. Вот Иван и грозится, да ещё и прилюдно, деньги-то отрабатывать надо. А там, глядишь, Москва напугается и ещё подарков пришлёт.

   — Ну ты, Емельян Игнатьевич, выходит, оправдываешь Серко?

   — Я не оправдываю, я стараюсь понять его. Вон твой Роман — канцелярист, а не хуже другого боярина раскусил кошевого.

   — Что же он мне «раскушенного» не преподнёс?

   — А ты и не догадываешься?

   — Нет.

   — Он тебе преподнёс такого, какого ты его видеть хочешь. Изменник. И всё. Он, чай, у тебя служит и тебе угодить рад. Молодой, старательный и очень умный. Цени. Пожалуй, даже хорошо, что ты вышел. При тебе бы он вряд ли рассуждать стал, доложил бы, и всё. А я у него собственное мнение вытянул, и оно оказалось толковым. Подскажу государю, чтоб слали в Сечь содержание.

   — Туда войско слать надо, а не содержание.

   — То не нам с тобой решать, Иван Самойлович, государю. А он к Серко благожелателен.

   — С чего бы это?

   — Да когда-то Серко со своими казаками, ещё при Алексее Михайловиче, сочинили ответное письмо султану, кажется Мухаммеду IV, письмо соромное, ехидное. Так, веришь, государь его наизусть помнит, и когда вспоминает, хохочет от души. Я полагаю, от этого и к Серко приязнен.

   — Где ж он его взял, письмо-то?

   — А список с него у Алексея Михайловича в бумагах хранился. А Фёдор Алексеевич, будучи царевичем, натыкался на него.

   — Ну что будем решать, Емельян Игнатьевич? — воротил разговор гетман до главного предмета переговоров.

   — Решение одно. Ты ныне или завтра соберёшь свою старшину, посоветуешься обо всём, о чём мы говорили. И напишешь всё государю на бумаге, и в отношении мира с турками, союза с поляками, ну и про Сечь, разумеется подробно.

   — Хорошо. Я думаю, и старшины меня поддержат. С султаном мир, с королём никакого союза.

   — Там увидим. С Богом, Иван Самойлович.

Украинцев задержался в Батурине ещё на три дня. За это время ему изладили коляску, заменили шкворень, перетянули шины, подкормили коней. Но главное, гетман написал обстоятельное письмо государю о решении совета старейшин по вопросу мира с султаном и союза с поляками. В самом конце было приписано и об Иване Серко, о его тайных переговорах с королём и ханом. Гетман не удержался от соблазна ещё раз лягнуть своего недоброжелателя, тем более было за что. А там пусть решают.

Гетманское длинное и обстоятельное письмо государю и прочёл сам же Украинцев, едва воротился из Малороссии. Так велел князь Голицын:

   — У государя могут возникнуть вопросы, на которые никто, кроме тебя, не ответит.

И точно, после прочтения письма Фёдор Алексеевич поинтересовался:

   — Как здоровье гетмана?

   — Я не справлялся, государь, но он не жаловался. На вид вполне крепок.

   — Ну и слава Богу, — перекрестился государь. — Его мнение для нас главнейшее по турским делам. Теперь мы можем вполне спокойно посылать наших послов к хану.

Василий Васильевич, кого ты хочешь послать в Крым к Мурад-Гирею?

   — Посланником поедет Сухотин и помощником ему дьяк Михайлов.

   — Люди надёжные?

   — Да вроде исполнительные. По крайней мере в Приказе бумаги у них всегда в порядке.

   — А язык татарский ведают?

   — Ведают, государь, оттого и посылаю.

   — Пожалуйста, князь, сам подробно объясни им их задачу. Ни в коем случае чтоб не лезли с ханом на ссору. Притязаний хана с порога пусть не отвергают. Лучше пусть уклоняются от прямых ответов: «мы подумаем», «мы доложим», чем отвечать грубо и непримиримо. Главное, им доверено начать переговоры о мире и их святое дело оберечь сей хрупкий сосуд, не разбить. Разобьют, заплатят боком.

   — Хорошо, государь, я их наставлю.

   — Что там поляки?

   — От короля приехали послы Бростовский и Гнинский.

   — С чем пожаловали?

   — Да всё с тем же. Что-де если великий государь соединит войска с польскими, то король разорвёт мир с султаном.

   — Ишь ты, уж не пронюхали ли, что мы с турками мира ищем?

   — Возможно, государь, возможно. Это узнать они вполне могли через волохского господаря. И видимо, не хотят мира меж нами и султаном. Вот и зовут нас в поход на него. Но и это не всё, государь.

   — Что ещё?

   — Король помимо соединения войск просит у нас на военные издержки ежегодно по двести тысяч рублей.

   — По сколько, по сколько?

   — По двести тысяч.

   — Хэх, — усмехнулся царь, — как им это число понравилось. Двести тысяч содрали с нас за Киев. А тут ещё за неведомо какой союз по двести в год алкают. У короля губа не дура. Прав гетман, что не советует с ним в союз вступать. У Ивана Самойловича нюх на обман. А что ты им ответил, Василий Васильевич?

   — Сказал, доложу государю. Но что и ты, мол, без комиссии сего вопроса решить не можешь. А комиссия заседать будет лишь в грядущее лето.

   — Спасибо, князь. Правильно ответил, можешь то же сказать и от моего имени. И отправить в обрат с пожеланиями королю здоровья и всяческих успехов. Вот так же вежливо научи и Сухотина с ханом говорить, никаких невыполнимых требований. И обязательно снабди Сухотина мягкой рухлядью для подарков: соболей, бобров и чего там ещё. Без подарков они до хана не доберутся.

— Я знаю, государь.

Ради бережения посланников и их ценного груза поскакали с ними десять конных стрельцов, проводили их до Батурина. От Батурина их уже охраняли казаки, в начале пути левобережные, в конце пути запорожцы. И хотя запорожцам было хорошо заплачено за охрану посланников, дьяк Михайлов всю дорогу трясся от страха.

   — Ох, Иван, ограбят они нас.

   — С чего ты взял? Это ж охрана.

   — Ты глянь на их рожи, чистые разбойники.

   — Кошевой за нас головой перед государем отвечает.

   — Что мне его голова, если свою потеряю.

Однако до реки Альмы, где располагалось становище для посланников, они добрались вполне благополучно. Мало того, Михайлов сумел в пути даже подружиться с одним из запорожцев Нечипором, которого угощал калачами на днёвках, втайне надеясь иметь в его лице защитника, если начнётся ограбление. Нечипор вполне прикормился около дьяка и с удовольствием исполнял его нехитрые поручения — принести воду, нарубить дров, покормить коней.

Татарин, встретивший их на становище, показал им какой-то сарай, сляпанный из дикого камня, в котором не было окон и свет попадал лишь через дверной проем, не имевший двери, и через дыры в крыше. Потолка у сарая тоже не было.