Благодарность старому знакомому Исполнен помыслов благих, Скажу на склоне лет, Что равнодушие других Нам не всегда во вред. Когда мне очень не везло И жизнь горька была, Он мог вполне мне сделать зло — Но он не сделал зла. Он не помог мне в трудный час, Хоть мог помочь вполне, — И все-таки меня он спас, Оставшись в стороне. Пусть он не выручил меня, Не протянул руки — Но все-таки и на меня Не поднял он руки. Теперь-то мне, на склоне лет, Яснее, что к чему. За каменный нейтралитет Спасибо шлю ему. Радиотехника О, чудодейственный протез Для слуха и для зренья! Уже за тридевять небес Глядим без удивленья. Весь необъятный окоем, Весь мир — с доставкой на дом. Но слышать вдруг перестаем И видеть вдруг перестаем Того, кто плачет рядом. «Старея, живу в нестареющем мире...» * * * Старея, живу в нестареющем мире. Как встарь, в своих частностях он необъятен. Что будет со временем в этой квартире, Вот в этом объеме, вот в этом квадрате? Истории ход — хоть вчерне — предсказуем, Фантасты грядущее предугадали, — Но как подступиться мне к той амбразуре, Откуда просматриваются детали? Что будет вот здесь, где пишу эти строки, Где их перестукиваю на машинке, — Высотного зданья цементные блоки Иль просто пространство, где вьются снежинки? «У холодного моря встал на ночлег...» * * * У холодного моря встал на ночлег Листву потерявший лес. Ветки — черные русла рек На карте ночных небес. Ни птиц, ни зверья, ни людья в нем нет, Ни капканов, ни волчьих ям; Там друг не аукнет тебе в ответ, И врагов ты не встретишь там. Там давно под мышиной шкуркой золы Чей-то костер погас. И деревья — ноги небесной мглы — Вкруг огня не пустятся в пляс. Никакие опасности не грозят Тебе в том лесу ночном, — Но именно тем он и страшноват, Что бояться некого в нем. Предпоследние сутки Помпей
Зданья рушатся, как при бомбежке, — И не выручит здесь ПВО, И никто не пришлет «неотложки», Да и мне не спасти никого. И так странно, так странно знакомы Лица этих несчастных людей, — Будто я уже был у них дома В их нормальный, не гибельный день. Нет, не я, — то Брюллов самолично Расстоянье веков превозмог; До картины проник он в обычный, В деловой их, предсмертный денек. А они бытовали, трудились, Покупали подарки родне, Экономили, пели, судились, И богам доверяли вполне, И раскачивали колыбели, И беседы вели у огня... Предпоследние сутки Помпеи Пострашнее последнего дня. Космическая легенда Расстрига, бездомный бродяга Шагал по просторам Земли. Вдруг видит: хрустальная фляга Мерцает в дорожной пыли. Он поднял. Прочел на сосуде: «Здесь влага — волшебней вина, Бессмертно-счастливейшим будет Ее осушивший до дна». В кусты он отбросил находку, Промолвив себе самому: «Добро б там вода или водка, А счастье такое — к чему? Коль смертны все люди на свете — Бессмертья не надобно мне...» И дальше побрел по планете С надеждою наедине. В лохмотьях, в немыслимой рвани, Побрел он за счастьем своим. Всплакнули инопланетяне, Следившие тайно за ним. Им стал по-семейному близок Мудрец, не принявший даров, — И Землю внесли они в список Неприкосновенных миров. Птахи Вьются в дворике больничном От рассвета дотемна Воробьишки и синички — Поднебесная шпана. Из-за зерен, из-за крошек Ссорятся они, — а всё ж Злых, коварных, нехороших Ты меж ними не найдешь. Спорят птахи-недотроги, Подымают кутерьму, — А потом замрут в тревоге, Не понятной никому. И по общему решенью Вдруг взмывают в высоту, — И земные отношенья Забывают на лету. |
