Я другом был, я был веселым малым, Покладистым и искренним вполне, Но если б вдруг совсем меня не стало — Она бы не всплакнула обо мне. А был другой. Почти чужой, не близкий. Он слов ее не принимал всерьез, Он рвал ее бессвязные записки И доводил насмешками до слез. Она о нем твердила мне со смехом: «Вот уж в кого ничуть не влюблена!..» Но если б умер он или уехал — Не знаю, что бы делала она. Давно о ней я ничего не знаю, Я без тоски и грусти вспоминаю Лукавую подругу давних лет. Кто был из нас счастливей? Неизвестно. Все ошибались искренно и честно, А в честных играх проигравших нет. Сторож От домика осталась печка, Да черная труба над ней, Да сиротливое крылечко Из грубо тесанных камней. Двор зарастает дикой мятой, А все же на крылечке том Сидит, как прежде, пес лохматый И стережет сгоревший дом. Днем он в лесу иль на болоте Живет, охотясь кое-как, Но к ночи здесь всегда найдете Его, глядящего во мрак. Ведь он и сам, наверно, понял, Что не дождется никого, Но помнит теплые ладони И голос, кликавший его. И по ночам — из бурелома, Из тьмы лесной, из мглы сырой — Шаг чей-то, легкий и знакомый, Ему мерещится порой. Мрамор ...Врагом сожжен и взорван этот город, И возвращаться некому сюда, В развалинах застрял январский холод, В воронках дремлет ржавая вода. На клумбах не левкои, не нарциссы — Железный хлам и кафель от печей, И жирные непуганые крысы Шныряют средь осклизлых кирпичей. Но кладбище не тронуто войною, Оно шумит высокою травой, И женщина за низенькой стеною, Встав на могилу, видит город свой. Стоит она, в раздумье сдвинув крылья, На полувзмахе оборвав полет, И пеплом и кирпичной красной пылью Ее весенний ветер обдает. А май раскинул солнечные сети... Не улететь... Весна берет свое. Как в облаке — в черемуховом цвете Увязли крылья белые ее. И вот она из чащи белоснежной, Забыв, зачем даны ей два крыла, Глядит с улыбкой, пристальной и нежной, На город, где жила и умерла. Забытый колодец
Никто к воде не прикоснется — Паук, угрюмый чародей, Заткал отверстие колодца Узорной сеткою своей. Бадейку на веревке длинной Не стоит опускать туда — Пропахла затхлостью и тиной Перестоявшая вода. От влаги мертвенной и тленной Иди к ручью — там, у моста, За проносящеюся пеной Вода прозрачна и чиста. Отхлынул зной. Пьянит прохлада. О чем грустить, о чем жалеть?.. Прохожий! В нашем мире надо Быть щедрым, чтоб не оскудеть. Кто исчерпать себя боится, Тот не избегнет нищеты, Черпай до дна себя — сторицей Вернешь утраченное ты. «Возненавидел. Позабыл. Простил...» * * * Возненавидел. Позабыл. Простил. Прошли года. Сегодня вспомнил снова Тебя, закат, и шум ручья лесного, И мостика бревенчатый настил. И все на миг таким недавним стало: Позвать, назвать по имени — и ты Возникнешь из лукавой темноты, И всех дорог нам в мире будет мало. «А в старом парке листья жгут...» * * * А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь. Там листья жгут и счастья ждут, Как будто счастье есть. Но счастье выпито до дна И сожжено дотла, — А ты, как ночь, была темна, Как зарево — светла. Я все дороги обойду, Где не видать ни зги, Я буду звать тебя в бреду: «Вернись — и снова лги. Вернись, вернись туда, где ждут, Скажи, что счастье — есть». А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь... 1946 Ласточка Три года блокадных стоял в тупике Вагон пассажирский зеленый. Три года стоял он пустой, налегке, Обстрелянный и запыленный. Упали осколки стекла на откос, Как хрупкие звонкие льдинки, В чугунные спицы массивных колес Ромашки вплелись и травинки. А город зажат был врагами в кольцо, Он гарью пропах и тротилом, Но ласточка смело гнездо для птенцов Под крышей вагона слепила. Три года сюда возвращалась она Весною, жива и здорова, И, даже когда миновала война, Не выбрала места другого. Но как-то, ловя мошкару для детей — Что вовсе не легкое дело, — Она далеко от железных путей Воздушным путем залетела. Вернулась, летит вдоль путей запасных: «Где ж дом этот длинный, зеленый? Неужто взлетел и до новой весны Отправился в край отдаленный?» Головки ромашек легли между шпал, А место как будто знакомо... Но лишь воробей-прощелыга скакал На месте зеленого дома. «Где дети мои, отвечай, не томи?» И тут воробей ей ответил: «Ты мошками лучше меня накорми, — На дачу уехали дети». И лапкой небрежно махнул он на юг — Мол, экое важное дело... А ласточка крылья спружинила вдруг — И «ласточкой» в небо взлетела. И поезд она увидала вдали, Он мчался по нивам просторным, Зеленой стрелой вдоль зеленой земли, Стрелой с наконечником черным. Клубился над ним антрацитовый дым, Мелькала за шпалою шпала, И ласточка долго летела за ним — За Вырицей где-то нагнала. |
