«Не надо, дружок, обижаться...» * * * Не надо, дружок, обижаться, Не надо сердиться, ей-ей, На сверстников и домочадцев, На старых неверных друзей. Давай лучше жизни дивиться И в добрые верить дела, Глядеться в знакомые лица, Как в праздничные зеркала. Обиды все — мелочь такая, Обиды ничтожны стократ Пред вечными теми веками, Что всех навсегда разлучат. Проходные дворы Иду через квадратные миры, Ищу на безответное ответа, — Через чужие старые дворы Шагаю в полдень в середине лета. Обыденность висит на волоске, Меж сном и явью выбирать не надо, — Здесь мусорные баки в тупике Стоят, как межпланетные снаряды. У чьих-то заколоченных дверей Шаги я замедляю виновато; Таинственные травы пустырей, К ногам сбегаясь, дышат горьковато. Кругом царит вещественный покой, И средь камней, в тени кирпичных зданий, Пасется память — мой усталый конь — На солнечных лугах воспоминаний. Вот где-то здесь, средь будничных забот, Не признавая пышных декораций, Царевна Неразгаданность живет И чудеса грядущие гнездятся. Белая ночь Ночь приходит, как строгий хозяин, Все подъезды закрыв на ключи, — И от глаз, что глядели в глаза им, Отдыхают мадонны в ночи. Дремлют в рамах цари и вассалы, Дремлют гении и простаки, И цветы натюрмортов устало Засыпают, сомкнув лепестки. И, минуя парадные входы, Не спеша и шагая не в лад, Живописцы без экскурсовода Вдоль музейных бредут анфилад, Их одежды немодные странны, Разговор и невнятен, и тих, И реле электронной охраны Не уловит присутствия их. Долго ходят, надвинув береты, Про былые толкуют дела И порой в свои автопортреты Молча смотрятся, как в зеркала. В этот город, что встал на болоте, Белой ночью явились они Погостить у знакомых полотен — И опять раствориться в тени. Петербургский модерн 1. «Шагаю ли, солнцем обласкан...»
* * * Шагаю ли, солнцем обласкан, Бреду ли сквозь дождь моросящий, В дома стороны Петроградской Я всматриваюсь все чаще — В бесхитростную эклектичность, В нарушенную монотонность, В уютную асимметричность, В тревожную незавершенность. На стенах — звериные морды, Русалки с улыбкой усталой, — Как накипь на стенках реторты, Где варево века вскипало. Вглядеться в изогнутость линий, В растительно-зыбкий орнамент — Поля стилизованных лилий Качнутся, заходят волнами. И дух перехватит, и тело Подернется кожей гусиной, — Былое к тебе долетело Щемящим ознобом Цусимы... 2. «Не перед своим ли закатом...» * * * Не перед своим ли закатом Я новое нечто приметил В загадочно-витиеватом Модерне начала столетья? Он был в свое время осмеян, Строительной классике вызов, — Но вьются невинные змеи У плавно-капризных карнизов. И прячутся грустные дамы В своих травянистых прическах — На лицах блокадные шрамы Залечены серой известкой. О зодчество! Память о тех, кто Могильной взошел муравою... Что снилось тебе, архитектор, Пред первой войной мировою? Твои потаенные мысли, Наяды твои и дриады, Как ветром гонимые листья, Летят, облепляют фасады. Я, словно в прозрении неком, Шагаю, дивлюсь, наблюдаю — И в детство двадцатого века, Как в море, впадаю, впадаю... Мысли о моде Стареют нынче вещи со скоростью зловещей, Взяла, взяла их мода в безжалостные клещи. Портной, дизайнер, зодчий на выдумки охочи — А жизнь вещей с годами короче и короче. Ах, мода-чаровница, коварная резвушка, — С утра она девица, а к вечеру — старушка. При первом одеванье стареют одеянья; Устаревают зданья в процессе созиданья. Служа людской гордыне, мелькают макси, мини; Панбархат и дерюга спешат сменить друг друга. Дряхлеют все предметы, отставшие от моды: На свалках спят буфеты, на слом идут комоды. В жилые кубатуры, блестя от политуры, На ножках рахитичных вбегают гарнитуры. Изделья-модерняги в дома вступают бойко — Не ведают, бедняги, что всех их ждет помойка. Вещей собачья старость, их ранняя усталость Наводит на раздумья и может вызвать жалость. Но все же я старенья предметов и строений Оплакивать не стану в своем стихотворенье. Портной, дизайнер, зодчий, бранить я вас не смею: Стал век вещей короче — стал век людской длиннее. Мы словно на подводы, на моды и на вещи Свои сгружаем годы, чтоб нам шагалось легче. |
