Старые журналы Там веселые франты шлифуют панели, И резвятся виньеточные наяды, И из матово-черного дула тоннеля Поезда вылетают в дыму, как снаряды. И невеста в шелках, облаков невесомей, Улыбаясь, встречает грядущего мужа, — Но уже неуклюжие танки на Сомме В наступленье пошли и траншеи утюжат. Там в овалах — убитых поручиков лица, И могилы солдатские в роще осенней, И над чьей-то печальною койкой сестрица Наклонилась, как белая птица спасенья. ...Увязают в грязи госпитальные фуры, И пилот возвращается с первой бомбежки, — Но еще на заставках смеются амуры И пасхальные ангелы смотрят с обложки. Привычка Как сквозь стекло на жизнь порой глядим. Стекло запылено и запотело От нашего дыханья. За окном Не день, не ночь — туман какой-то смутный. Не протереть того стекла ничем, А можно лишь разбить — тогда ворвется В окошко свет, все станет по-иному, И, слизывая с пальцев струйки крови, Увидишь мир, где всё впервой и внове. «Пока еще не рассвело...» * * * Пока еще не рассвело, Иду вдоль туманного луга, И мыши летучей крыло Касается лунного круга. Природа чего-то все ждет — Но только не света дневного, Не наших трудов и забот, — Чего-то иного, иного. Сама в себя погружена, Собою полна до рассвета, Сама от себя тишина В тиши ожидает ответа. «Амнезия, амнистия души...» * * * Амнезия, амнистия души, Забвенье бед и полное забвенье. Былого нет. Все заново пиши, Как гений — первое стихотворенье. Но так ли? У больного грустен взгляд: Нет прошлого — подмоги и опоры; Дома и люди о себе молчат, Безмолвствуют грядущего просторы. И нет ему в забвении добра, И нет пути темней и безысходней — Шагать, не зная завтра и вчера, По лезвию всегдашнего сегодня. «Звезды падают с неба...» * * * Звезды падают с неба К миллиону миллион. Сколько неба и снега У Ростральных колонн! Всюду бело и пусто, Снегом все замело, И так весело-грустно, Так просторно-светло. Спят снежинки на рострах, На пожухлой траве, А родные их сестры Тонут в черной Неве. Жизнь свежей и опрятней, И чиста, и светла — И еще непонятней, Чем до снега была. Подражание старым мастерам Нас двое — я и я. Один из нас умрет, Когда настанет день и час его пробьет; Уйдет в небытие, растает словно дым, Растает — и навек расстанется с другим. Пускай твердит ханжа: «Враждебны дух и плоть». Здесь дьявол ни при чем и ни при чем Господь. Не с телом — сам с собой в борьбу вступает дух, Когда в самом себе он разделен на двух. Жизнь, словно прочный бриг, по хлябям, по волнам Несла обоих нас, не изменяя нам, — Но в штормовые дни один крутил штурвал, Другой, забравшись в трюм, молился и блевал. Умрет лукавый раб, умрет трусливый пес — Останется другой, который службу нес. Бессмертен и крылат, останется другой На вечный праздник дней, на вечный суд людской. 1971 Учебные тревоги Сегодня памятна немногим Та довоенная игра: Сигнал химической тревоги Звучал со школьного двора. Противогазы надевали И шли, выравнивая шаг, И стеклышки отпотевали, И кровь тиктакала в ушах. И было в жизни всё, что надо, И молодость была легка, Лишь голоса идущих рядом — Как будто бы издалека, Сквозь маску. И наставник классный, Едва мы возвращались в класс, С задумчивостью, нам неясной, На нас поглядывал подчас. Склонясь над нашею судьбою, Он достоверно знал одно: Там, в будущем, сигнал отбоя Не всем услышать суждено. Сроки храненья Напрасно старается память Достигнуть былых берегов — Чьего-то лица не представить, И чьих-то не вспомнить шагов. Кончаются сроки храненья Для многих имен и страстей, Для юношеских невезений, Для давних надежд и вестей. Но всё, чем жилось и дышалось На дымных распутьях войны, Не убыло, и не распалось, И явью является в сны. Там радости и сожаленья, Там холод и вспышки огня — И памяти сроки храненья Даны до последнего дня. |