Вконец исчиркав тощие блокноты,
Неся вчерне готовую статью,
Я возвращался из пехотной роты
В армейский тыл, в редакцию свою.
Остановилось наше наступленье
Совсем недавно.
Я шагал с утра
Через врагом сожженные селенья
И обезлюдевшие хутора.
В сырых сугробах утопал проселок,
Но поступь у меня была легка:
Я горд был тем, что маленький осколок
На днях плечо царапнул мне слегка.
Царапинка почти и не болела,
Но сам себе казался я тогда
Обстрелянным, уверенным и смелым —
Такими и берутся города.
И вот к реке спустился холм пологий.
Перед мостом на заливном лугу
Собака у обочины дороги
Искала мины в мартовском снегу.
Невзрачная, косматая дворняга —
Из тех, что лаем охраняют двор...
За ней понуро, осторожным шагом
Ходил солдат, немолодой минер.
Порой она, смешную морду хмуря,
Копала снег и тявкала слегка, —
Здесь тол — недобрый зверь в железной шкуре —
Забился в нору, сжавшись для прыжка.
И подходил минер со щупом длинным
Сторожким шагом в чуткой тишине.
Рядами обезвреженные мины
Лежали у кювета в стороне.
И вдруг, как будто бы припомнив что-то,
Как будто горькая беда стряслась,
Прервав свою привычную работу,
Печально выть собака принялась.
Так на задворках, в лад ночной метели,
Стараясь небо довести до слез,
К покойнику, к печали и потере
Кудлатый деревенский воет пес.
Я подошел.
Тоскливый вой собачий
Над миром заминированным плыл.
«С чего бы это — воет, будто плачет?» —
Я у минера старого спросил.
«Война, — он молвил. — Тут не до приплода,
А и собаке жаль своих детей.
Щенков пришлось нам в прорубь кинуть, в воду —
Чтобы работать не мешали ей».
Был разговор дорожный наш недолог.
Сапер умолк и, наклонясь слегка,
Собаке бросил сахару осколок —
Из собственного скудного пайка.
Ее погладил он по шерсти рыжей,
Чтоб смолкла, успокоилась она.
«Ищи! — тоскливо ей сказал: —
Ищи же!
Всем солоно приходится.
Война».
Я дальше шел. А в стороне пустая
Маячила деревня средь полей,
И воронье кружилось, оседая,
Как хлопья черной копоти, над ней.
И небо хмуро на меня глядело,
Как будто был я в чем-то виноват.
И вьюга вдруг пришла и загудела,
В кустах завыла на собачий лад.
Снег был белее госпитальной ваты.
В белесой, грустной, снежной полумгле
Не прежним шагом, не молодцеватым
Я шел по отвоеванной земле.
И думал я теперь под стоны вьюги,
Что на войне дороги нелегки
И что мои военные заслуги
Пред Родиной не так уж велики.
Весеннею ночью туманной,
Минуя огни и мосты,
Буксир номерной, безымянный
Тяжелые тянет плоты.
Усталый, он дышит неровно,
Тревожен осипший гудок, —
Он должен сосновые бревна
Доставить по графику в срок.
И где-то у нового моря,
Где пахнут полынью холмы,
В пустынном, безлесном просторе
Возникнут дома до зимы.
И, может быть, в вечер осенний,
Пьянея теплом и вином,
Справляющие новоселье
Совсем и не вспомнят о нем.
Не вспомнят, что где-то сквозь темень,
Не званный на праздничный пир,
С плотами по водной системе
Идет безымянный буксир.
Пусть так. На людей не в обиде
Бессонный старик рулевой.
Весь мир ему с мостика виден,
И в нем он — участник живой.
Он в мире и жданный, и званый:
Бессменной частицей труда
Навек он вошел, безымянный,
В плотины, в мосты, в города.
Не мудрствуя и не лукавя,
Ведя свою жизнь по прямой,
Он знает, что счастье не в славе,
А просто в работе самой.
