В старинной книге я прочел недавно
О том, как полководец достославный,
Вождь, Искандеру в ратном деле равный,
В былые отдаленные века
Из долгого и трудного похода,
Что длился месяц и четыре года,
На родину привел свои войска.
На двадцать семь дневных полетов птицы
(Доподлинно так в книге говорится)
Он всех врагов отбросил от границы,
И вот с победой в боевом строю
Вернулся он, не знавший поражений,
Склонить пред императором колени
И верность подтвердить ему свою.
Пред летней резиденцией владыки
Расположил он лагерь свой великий,
И, под толпы приветственные клики
Сойдя с лимонногривого коня,
В доспехах медных, грузен и степенен,
Поднялся он по яшмовым ступеням,
Руки движеньем стражу отстраня.
И царь царей, властитель вод и суши,
Тысячелетний этикет нарушив,
Добросердечен и великодушен,
Шагнул к нему — и чашу преподнес
С вином, достойным полководца славы,
С вином без горечи и без отравы,
С древнейшим соком виноградных лоз.
Такой нежданной чести удостоен,
С поклоном чашу принял старый воин,
Но не пригубил. Сердцем неспокоен,
Он вниз, на луг, невольно бросил взгляд,
Где наклонилась, жаждою влекома,
Над каменною чашей водоема
Усталая толпа его солдат.
Не с ними ли в походе дальнем пил он
Гнилую воду, смешанную с илом?
Не с ними ли пред смертью равен был он?
Теперь один за всех в почете он.
Он с войском шел по вражескому следу —
И вот не с войском делит он победу, —
От войска он победой отделен!
И что-то в сердце тайно всколыхнулось,
И что-то в нем дремавшее проснулось,
И Справедливость поздняя коснулась
Его своим невидимым крылом:
Минуя царедворцев и министров,
Сошел он вниз решительно и быстро,
И выплеснул он чашу в водоем.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тот царь забыт. О давнем том походе
Лишь в книгах мы подробности находим.
Но песнь о старом воине в народе
Звучит еще и в наши времена.
А в водоеме все вода струится,
И, говорят, доныне в ней хранится
Тончайший привкус древнего вина.
Труднее становится вдвое,
Когда вдруг почувствуешь ты,
Что вот наконец-то в герое
Живые возникли черты.
Пока он был мертвою глыбой,
Ты тропкой тащить его мог;
Он ожил — и сразу на выбор
Потребовал сотню дорог.
Путями побед и лишений
Шагает он, споря с тобой, —
И тысяча тысяч решений
Таится в детали любой.
Куда повернуть выключатель?
Над строчкою думай, потей.
Есть мрак — соучастник зачатий,
Есть свет — соглядатай смертей.
Бывало — жарили, варили;
Бывало — гости до утра.
Мне ж, чуть стемнеет, говорили:
«Повеселился, спать пора».
Хотя бы в скважину дверную
Взглянуть хотелось мне до слез
В жизнь праздничную, в жизнь иную —
В ту, до которой не дорос.
И, пробуя со сном бороться,
Я верил, отходя ко сну,
Что самый праздник-то начнется,
Когда я накрепко усну.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как быстро годы пролетели!
А старость будет ли добра?
К сосновой подведет постели
И скажет: «Пожил, спать пора!»
Что, если было бы возможно
Проснуться — и найти к вам путь,
Цветком пробиться придорожным
И незаметно, осторожно
В грядущий праздник заглянуть?
