«Много верст у меня за спиною...» * * * Много верст у меня за спиною, Много радостей, бед и тревог. Кое-что было понято мною, Но чего-то понять я не смог. Есть в печалях былых и отрадах На минувшие тайны ответ, — Но и сам я собой не разгадан, И ключей к мирозданию нет. Я, как брата, весь мир обнимаю, Все обиды прощаю ему, — Но и в нем я не все понимаю, И, быть может, вовек не пойму. До сих пор — как во сне или в детстве — Жизнь в единое не сведена, И в цепочке причин и последствий Не сомкнуть основного звена. 1977 Память о сорок первом О, рассвет после ночи бессонной, И трава в оловянной росе, И шлагбаум, как нож, занесенный Над шершавою шеей шоссе!.. Мы шагаем — и головы клоним, И знобит нас, и тянет ко сну. В дачном поезде, в мирном вагоне Лейтенант нас привез на войну. Нам исход этой битвы неведом, Неприятель все рвется вперед. Мой товарищ не встретит Победу, Он за Родину завтра умрет. ...Я старею, живу в настоящем, Я неспешно к закату иду, — Так зачем же мне снится все чаще, Будто я — в сорок первом году? Будто снова я молод, как прежде, И друзья мои ходят в живых, И еще не венки, а надежды Возлагает Отчизна на них... Последнее фото Там, на фото размером с открытку, Госпитальный виднеется сад; Пациенты — шинели внакидку — У забора махоркой дымят. А земля еще в снежных заплатах, Но уже наступает весна, Санитарочки в белых халатах, Улыбаясь, стоят у окна. И в беседке сидит на перилах Мой товарищ с заплечным мешком, В том саду, где мгновенье застыло, Как у пропасти — перед прыжком. «Бывало, мне страшное снится...» * * * Бывало, мне страшное снится, Но я пробуждаюсь в ночи — И рушатся сны-небылицы, Громоздкие, как кирпичи. И няня, склонясь над кроваткой, Спокойные шепчет слова, И, если все выразить кратко, Родная планета — жива. А после за мною глядела Суровая няня — судьба; Война меня в хаки одела, Блокада взяла на хлеба. Во сне не увидеть такого, Что я повидал наяву, И все-таки — пусть бестолково — Доныне я в мире живу. Всю книгу земных сновидений Запомнив почти наизусть, Я страшных боюсь пробуждений, Я страшного сна не боюсь. Девушка на перроне Утром садясь в электричку на новом просторном вокзале, на мгновение вижу старый вокзал, где паутинами копоть свисает с усталых железных конструкций; поезд, измученный дальним пространством, прибыл под темные своды; из облезлых вагонов, где пробоины в крышах залатаны ржавою жестью, все уже вышли, слившись с толпой ожидавших; паровоз серии «Н» сокрушенно вздыхает, состав отводя на запасный. Девушка с бедным букетом одна стоит на перроне, не дождавшись кого-то, угля частицы, как черная изморозь, ложатся на платье в аккуратных заплатах... Утром, садясь в электричку, перед тем как уткнуться в дорожное чтиво, вижу в окно черный перрон опустевший; там одиноко, в беспомощном ожиданье девушка смотрит в туман; перед ней, словно холм надмогильный, тянется вдаль железнодорожная насыпь. Фронтовому фотографу Спасибо, фотограф газетный, Тебе доверяю вполне! О днях и событьях бессмертных Напомнил ты смертному мне. Я вспомнил иные рассветы, Я заново как бы возник; Ведь суть фотографии — это На вечность помноженный миг. Былое становится близким На снимках твоих, где война Без ретуши и без подчистки Бесхитростно отражена. Я вижу землянок накаты, Наплывы блокадного льда — И тех, кто пред боем засняты Единожды и навсегда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Фотограф армейской газеты, Поклон тебе и похвала! Стареют стихи и поэты — Твои не стареют дела. Склонясь над трудами твоими, Друзей фронтовых узнаю, — Там мертвые рядом с живыми Шагают в бессменном строю. |
