Милость художника На старинной остзейской гравюре Жизнь минувшая отражена: Копьеносец стоит в карауле, И принцесса глядит из окна. И слуга молодой и веселый В торбу корм подсыпает коню, И сидят на мешках мукомолы, И король примеряет броню. Это все происходит на фоне, Где скелеты ведут хоровод, Где художник заранее понял, Что никто от беды не уйдет. Там, на заднем убийственном плане, Тащит черт короля-мертвеца, И, крутясь, вырывается пламя Из готических окон дворца, И по древу ползет, как по стеблю, Исполинский червец гробовой, И с небес, расшибаясь о землю, Боги сыпятся — им не впервой. Там смешение быта и бреда, Там в обнимку — чума и война; Пивоварам, ландскнехтам, поэтам — Всем капут, и каюк, и хана. ...А мальчишка глядит на подснежник, Позабыв про пустую суму, И с лицом исхудалым и нежным Поселянка склонилась к нему. Средь кончин и печалей несметных, Средь горящих дворцов и лачуг Лишь они безусловно бессмертны И не втиснуты в дьявольский круг. Сальери 1. «Мой век, как пронзительно прав ты...» * * * Мой век, как пронзительно прав ты В неброских оценках своих — Костлявая, бледная правда Милей, чем раскормленный миф. Об истине голой радея, Мы видим из нынешних дней Под маской Сальери-злодея Попроще лицо, поскромней. По выкладкам новым и мненьям Заглазно мы можем решить, Что в прошлом с его осужденьем Не следовало спешить. Он был и талантлив не шибко, И зависть порой проявлял, Но в главное вкралась ошибка: Он Моцарта не отравлял. Он был в своей Вене оболган, Молвой осужден без суда Надолго, надолго, надолго — Но все-таки не навсегда. 2. «Люблю тебя не без причины...» * * * Люблю тебя не без причины, Эпоха, в которой живу: Ты с мифов срываешь личины, Не веря в седую молву. Но венская выдумка эта Вела к обличению зла, — Она мудрецам и поэтам Тревожным сигналом была. И, как бы навек отраженный Системой волшебных зеркал, Развенчанный, но не сраженный Нам Зависти облик предстал. Пусть небыль о мертвом Сальери Скорей порастает быльем — Живут еще в мире сальери, Живых мы, живых узнаем! Притча о слепцах Ослепший воин в рыцарской броне На минном поле повстречался мне. Он шел, лица забралом не прикрыв, Был шаг его неровный тороплив. Я закричал: «Неладно ты идешь: Оступишься — костей не соберешь! Зачем стремиться к цели напрямки, Спокойному расчету вопреки? Иди за мною — вот моя рука, Ты здесь погибнешь без проводника!» А он в ответ: «В глазах моих темно, Но верю в Солнце — выручит оно: В меня объявшей горестной ночи Я чувствую порой его лучи. Свою тропинку для себя тори — Я Солнце взял себе в поводыри!» И он ушел, меня опередив. Я ждал: вот-вот недальний грохнет взрыв, Но час прошел, и час другой прошел — Над минным полем лишь гуденье пчел. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Идя к спасительному рубежу, Я под ноги внимательно гляжу. Молчит земля, и небеса молчат, Из почвы травы дикие торчат, Чуть видные неровности меж них — Как бугорочки в книгах для слепых. Я Осторожность взял в поводыри, Но черные летят нетопыри, Крадется к сердцу холод земляной, И Солнце гаснет за моей спиной. Чтоб поле перейти до темноты, Мне не хватило мудрой слепоты. Детские праздники Когда пытаюсь в давнее вглядеться, Ни в чем не вижу чьей-нибудь вины. Коротенькими радостями детства Невзгоды в темноту оттеснены. Забыты огорченья и леченья, Не помню ни врагов, ни синяков, А помню я подарки, и печенье, И праздники белее облаков, И мирный скрип шершавого паркета, И самовар, журчащий, как ручей, И елку, где дрожат комочки света На пальцах стеариновых свечей. «Любовь минувших лет, сигнал из ниоткуда...» * * * Любовь минувших лет, сигнал из ниоткуда, Песчинка, спящая на океанском дне, Луч радуги в зеркальной западне... Любовь ушедших дней, несбывшееся чудо, Нечасто вспоминаешься ты мне. Прерывистой морзянкою капели Порой напомнишь об ином апреле, Порою в чьей-то промелькнешь строке... Ты где-то там, на дальнем, смутном плане, Но ты еще мне снишься временами — Снежинка, пролетевшая сквозь пламя И тихо тающая на щеке. |
