Она будто случайно натолкнулась на него в темноте, ухватила его за руки и потянулась к нему:

— Я твоя. Твоя, Сенечка. А ты мой. Только мой.

Она не противилась, когда Симон, будто потеряв равновесие, упал с ней на кровать у окна…

То ли машина, проехавшая под окном с зажженными фарами, неожиданно высветила противоположный угол комнаты — и он вспыхнул серебром, то ли луна на миг выплыла из дымной завесы терриконов и бросила на него таинственный свет, но Симону показалось, что в скользящем том свете он увидел у стены в углу комнаты Ханеле, стоящую с Даниелькой на руках. Она что-то нашептывала сыну на ухо и показывала пальцем на него, Симона. Из глаз Ханеле протянулись к нему два ярких луча света.

Симон резко сел. Комнату окутала прежняя тьма, но влечение к Таисии, к нагому ее телу, к Симону не вернулось.

— Что с тобой, милый? — удивленно, не понимая, что с ним вдруг случилось, спросила Тая и потянула его к себе.

— Не надо, Тая. Не надо. — И отвел от себя протянутые к нему руки.

Таисия прикрыла свою наготу, обмотавшись покрывалом, и тоже села на кровати, поджав под себя ноги.

— Мне не следовало приходить сюда, — Симон произнес это тихо, охрипшим вдруг голосом, будто и вправду верил, что ему не показалось, а несколько мгновений назад он действительно видел Ханеле с сыном, и они притаились где-то здесь.

— Я ничего не понимаю, — она положила голову ему на плечо. — Может, я чем-то тебя обидела?

— Нет, но тебе не следовало приглашать меня сюда. Не должна была ты приглашать меня сюда. — Симон тогда еще и сам не знал, что принадлежит к тем людям, которые ко всему, что дается им легко, легко и относятся и поэтому надолго никого к себе не привязывают. Но он понимал, что, отослав своих подруг в кино, задумав остаться с ним в комнате наедине и заведомо зная, что между ними сегодня все может произойти и чуть не произошло, Тая не приблизила его к себе, а оттолкнула. И этого он не может и не станет скрывать от нее. Симон не знал лишь, как сказать ей об этом. И поэтому вновь повторил: — Тебе не следовало приглашать меня сюда.

Он поднялся с кровати, подошел к окну, постоял там недолго, затем прошелся несколько раз по комнате, всякий раз останавливаясь возле угла, словно хотел убедиться, что там никого нет, и снова присел на кровать к Тае.

Оба молчали. Таисия чувствовала, что с Симоном сегодня что-то стряслось, но не могла понять, почему он вспомнил об этом в минуту, когда она допустила его к себе.

— Ты мне нравишься, ты мне очень дорога, Таисенька… Ты и без меня это знаешь. Не о том хотел я сказать, не о том.

Таисия не прерывала его, ждала. Симон снова поднялся, снова шагал по комнате, чуть ли не натыкаясь в темноте на столик, и остановился у изголовья кровати.

— Я этого не ожидал. Это произошло само собой.

— Что? — Тая повернула к нему голову. — Что с тобой произошло?

— Я вдруг понял… Ну, как тебе сказать… — И быстро, чтобы не дать себе передышки, пока не выскажет всего, продолжал: — Да. Я вдруг понял, что не смогу быть твоим мужем, хотя, когда шел сюда, был уверен, и более чем когда-либо, что мы с тобой станем мужем и женой. — Не давая Таисии расспрашивать, чем она сегодня вдруг так провинилась перед ним, Симон повторил все сызнова, и уже не только для нее, а и для себя, и не так грубо, как вначале, желая этим и смягчить ее вину, и в то же время взять отчасти вину и на себя: — Тебе не следовало приглашать меня к себе, ты не должна была приглашать меня сюда. — И, не давая ей времени вникнуть в его слова, спросил: — А того красавца, с кем ты гуляла в деревне, ты тоже завлекала, вот как меня сегодня?

И лишь только теперь до Таисии дошло, почему Сеня так вдруг переменился к ней. Он, стало быть, подозревает, что с влюбленным в нее Тимошей она вела себя так же, как держала себя сегодня с ним, Симоном. Как он не поймет, что была бы она влюблена в Тимошу, то не стала бы рассказывать о нем. Только его одного, Симона, любит она по-настоящему и не скрывает этого ни от него, ни от своих подруг, ни от тех парней, что бегали за ней еще прежде, чем она познакомилась с Симоном.

Страх, что отныне и навсегда она может потерять его, словно приковал Таисию к постели и не давал ей сдвинуться с места. Как бы тяжело ни было для нее, но скажи он ей сию минуту, что сходится с женой и поэтому должен с ней, Таисией, расстаться, она куда легче перетерпела бы это, если бы могла понять, почему так обидела его, пригласив сегодня сюда, в общежитие. Она ведь не принуждала его, он ведь мог отказаться. Нет. Что-то, наверное, случилось. Уж не нашел ли он себе другую, подходящую такому красивому и образованному парню, который, помимо того что он квалифицированный слесарь пятого разряда, умеет еще и играть на фортепьяно, рисовать картины и сочинять стихи. Если все в действительности так, как она думает, то зачем он скрывает от нее? Правда, она еще не в том возрасте, чтобы ей надо было бояться, что засидится в невестах. Но все же годы ее такие, что нельзя не спешить. Откладывать на другой раз она не может. И выяснить все должна сегодня.

— Почему ты не хочешь сказать мне правды, что стряслось? Может быть, ты подозреваешь, что я уже не…

— Я ни в чем тебя не подозреваю, — перебил ее Симон. — Меня не интересует, девушка ты еще или нет. Я тоже не мальчик. Не в этом дело. Я могу жениться даже на женщине с ребенком, если полюблю. Но никогда в жизни не женюсь на той, кто захочет сделать меня своим мужем раньше, чем сыграем свадьбу. Как бы сильно я ни любил ее, никогда не женюсь на такой. Никогда бы я ей не верил. Никогда. И советую запомнить это на будущее.

— Спасибо. Запомню не только это… — говоря так, Таисия неожиданно почувствовала, как тоже охладела к нему.

Симон уловил это по ее тону, когда она попросила включить свет. Похоже это было больше на приказ. Симон спокойно спросил:

— Зачем?

И правда, свет в комнате был бы сейчас ни к чему. Они не знали бы, как смотреть друг другу в глаза. Но Таисия настаивала:

— Включи свет.

— Ну зачем?

— Хочу на тебя посмотреть.

— А так ты меня не видишь?

— Нет.

— Смешно.

— Ничуть не смешно.

— А я тебя отлично вижу.

— Ошибаешься.

— Не понял.

— Включи свет — и поймешь.

— Ну, ладно. Включу. Но давай сначала выпьем за то, чтобы и дальше мы оставались друзьями.

Найдя под столом бутылку водки, Симон налил Таисии и себе.

Таисия оттолкнула его руку.

— Ты на меня сердишься? Но я ведь не виноват, Тая, что я такой. — И голосом, которым не оправдываются, а нападают, продолжал: — Не я виноват в том, что все так произошло сегодня. Не я! — Таинственная сила, от которой он еще не вполне избавился, подсунула ему под руку бутылку водки, заставила налить до края чайный стакан и выпить одним духом.

Та же сила не давала ему покоя до тех пор, пока он не выцедил бутылку до последней капли.

Пол у него под ногами качнулся и кинул его на кровать. Падая, он обхватил Таисию и прижал к себе. Руки его добрались до ее тела.

— Хочешь спьяну проверить, девушка я или нет? А ну, отпусти. Слышишь!

Она изо всех сил оттолкнула его, быстро накинула на себя платье и, включив свет, распахнула дверь настежь.

— Сию же минуту вон отсюда! Чтобы я тебя здесь никогда больше не видела!

Пол под ногами Симона раскачивался все сильней. Хватаясь за спинки кроватей, он кое-как добрался до дверей.

— Вон, вон! — с отвращением подталкивала его Таисия. — Выматывайся — и ноги твоей чтоб больше тут не было!

«Вот это, Таинька, тебе следовало сказать до того, как я пришел к тебе».

Но ответить так Симон уже не успел. Дверь за ним резко захлопнулась. В голове стоял странный шум. Первый раз в жизни он так напился. А она видела и не остановила. Нарочно, наверное, не останавливала, чтоб он еще больше ей опротивел. Он сейчас и сам себе противен. Увидела бы его Ханеле… В комнате тоже кто-то рыдал в голос. Симон не мог понять, кто это там так горько рыдает, Тая или Ханеле.