На подступах к лагерю Мари немного обогнала Жильбера. А потому именно молодую даму господин де Шансене увидел первой, и она тотчас же заговорила с ним.
— Ну так как, сударь? — справилась она. — Каковы результаты вашей разведки? Удалось ли что-нибудь разузнать?
Голос ее звучал уверенно. Он никак не ожидал увидеть ее такой и, похоже, был несколько сбит с толку. Он глянул на висевшее у него на руке свернутое одеяло, переложил его на другую руку и ответил:
— Мне не удалось узнать ничего утешительного, мадам, вполне возможно, они не замедлят напасть на нас в самое ближайшее время. В этом мнении сходятся все фланкеры…
— Вы уже приняли какие-нибудь меры?
— Да, я послал человека на корабль, чтобы предупредить там о готовящемся нападении дикарей, и, как вы сами можете убедиться, все солдаты уже заняли свои места и готовы отразить атаку.
— А где лейтенант Бельграно?
— Отдыхает подле пушки. А как вы, мадам? Удалось ли вам добыть какие-нибудь сведения?
— Разбудите лейтенанта Бельграно, если он спит, и передайте ему, что я желаю вас всех видеть у себя. Мне надо рассказать вам о том, что удалось увидеть там.
Тут появился Жильбер. Будто не заметив Шансене, он тут же последовал за Мари в ее хижину, где запалил с помощью кремня мушкетный фитиль и зажег свечу.
— Я позвала Шансене и Бельграно, — сообщила ему Мари. — Надо, чтобы они поняли, сейчас индейцы не замышляют против нас никаких козней, но все равно следует быть начеку. Хочу, чтобы господин Шансене признал, что в такого рода разведке нет ровно ничего опасного. Я нахожу, что он ведет себя со мной несколько высокомерно, право, это уже переходит все границы…
Теперь она снова обрела тот повелительный тон, каким с самого начала экспедиции привыкла говорить с мужчинами — даже в присутствии Дюпарке. Отремон был искренне поражен, как за такое короткое время смогла она полностью вернуть самообладание. Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением.
— В чем дело? Что с вами? Почему вы на меня так смотрите?
Жильбер, судя по всему, ничуть не оробел.
— Нахожу, что вы на редкость отважная женщина, — признался он. — Никогда бы не подумал, что вам удастся с такой легкостью избавиться от тяжелого впечатления, какое произвело на вас то кошмарное зрелище.
Она пожала плечиками и заметила:
— Полагаю, нет никакой необходимости говорить обо всем этом Шансене и Бельграно. Надо, чтобы они узнали только наши суждения и ничего лишнего. Надеюсь, вы того же мнения, не так ли?
Вид у Отремона сделался несколько смущенным, и это не укрылось от глаз Мари.
— Разве вы со мной не согласны? — осведомилась она. — Ведь господин де Шансене был против нашей разведки. А между тем она оказалась весьма полезной…
Молодой человек крепко стиснул зубы. Потом с каким-то нерешительным видом, не смея взглянуть Мари прямо в лицо, робко возразил:
— Мне кажется, мадам, что все эти пляски, крики и песни дикарей были отнюдь неспроста! Вовсе нет! Чтобы люди, которые знают, что им угрожают три больших корабля, что на их остров высадился многочисленный отряд солдат, их врагов, — и вдруг весело праздновали этакое событие? Право же, неужто вам это не кажется странным?
Мари прошлась по хижине и, склонив головку, тяжело задумалась. Да, Жильбер прав. То веселое празднество, что устроили себе дикари, не могло предвещать для них ничего хорошего. Каковы же мотивы их странного поведения?
— В таком случае, — поинтересовалась наконец она, — как вы сами объясняете причины столь необычного поведения дикарей?
Жильбер выглядел все более и более растерянным.
— Насколько мне известно, — решился все-таки он, — обычно индейцы ведут себя таким манером после того, как одерживают какую-нибудь победу. И я считаю своим долгом сказать вам об этом, дабы ни вы, ни я не стали выставлять напоказ перед Шансене с Бельграно ту спокойную уверенность, с какой, возможно, уже завтра нам суждено будет расстаться…
— Победу?! — вдруг изменившимся голосом переспросила Мари. — Какую же победу могли одержать эти дикари? Уж не хотите ли вы сказать, что Дюпарке…
— Вы угадали, — едва слышно подтвердил он, — я и вправду опасаюсь, не случилось ли что с фрегатом «Бон-Портская Дева»…
Про себя Мари неслышно повторила фразу, только что произнесенную юношей. Внезапно ее охватило такое чувство, будто она оказалась на краю разверзшейся у ее ног пропасти, и сразу голова пошла кругом. Она слышала, что дикари обращаются со своими пленниками с невероятной жестокостью и, прежде чем дать им умереть, подвергают чудовищным пыткам. Они заживо сдирают с них кожу, втыкают прямо в тело пучки пропитанной пальмовым маслом горящей пакли. А потом собирают расплавленный жир своих жертв в горшки и хранят как трофеи. А канибы, самое жестокое из всех караибских племен, те вообще просто пожирают своих пленников и умерщвленных врагов…
Неожиданно она со всей ясностью представила себе, что случится, если погибнет Дюпарке. Она подумала о маленьком Жаке и, вспомнив о своих недавних распрях с Лапьерьером, поняла, какую борьбу ей снова предстоит выдержать, чтобы сохранить для сына отцовское наследство. Хватит ли у нее сил?
Сможет ли справиться со всей этой сворой хищников, что сразу набросятся на остров, на все, что принадлежит генералу? Ведь у нее тогда лишь каким-то чудом не отняли Замок На Горе! Успеет ли на сей раз вмешаться Лефор? Да и сможет ли он выжить после тяжелого ранения?
Жильбер смотрел на нее, не произнося ни единого слова. Он счел своим долгом поделиться с ней мучившими его опасениями. Но теперь уже начинал сожалеть о содеянном, видя, какое впечатление произвели на нее его слова.
Она было открыла рот, готовясь что-то сказать, но не успела. В этот момент в хижине появился господин де Шансене, за ним следом шел и лейтенант Бельграно.
— Итак, сударь? Как идут дела?
— Я ведь уже говорил вам, мадам, что все люди на своих боевых постах, они готовы действовать при малейшей тревоге. В случае необходимости нас поддержат огнем и орудия фрегата. Я бы сказал, нам нечего опасаться со стороны дикарей, вооруженных лишь дубинками и луками.
Она отвела взгляд от моряка и уставилась на лейтенанта. Тот с трудом сдерживал зевоту.
— Да вы спите, лейтенант! — заметила она. — Так-то вы намерены оборонять лагерь в случае нападения?..
Бельграно поспешно выпрямился и забормотал что-то нечленораздельное, но Мари жестом прервала его и снова заговорила сама:
— Вынуждена огорчить вас, господа, к несчастью, нападения не будет…
Шансене даже вздрогнул от неожиданности. Потом с изумлением уставился на нее. Уж не лишилась ли она рассудка?
— Я сказала, к несчастью, — пояснила молодая дама, — ибо мы с господином д’Отремоном были свидетелями, как дикари предавались праздничным увеселениям, которые — увы! — не оставляли никаких сомнений относительно повода для подобного веселья!.. Надеюсь, господин де Шансене, — несколько натянуто продолжила она, — теперь вы и сами убедились, что наша экспедиция была занятием далеко небесполезным, не так ли? Мы смогли узнать или догадаться о многих вещах! Вы ведь полагали, будто индейцы готовятся к атаке, и все это лишь на том основании, что слышали барабанный бой. Так вот, на самом деле эти барабаны призывали их отпраздновать некое важное событие…
Она поочередно обвела взглядом троих мужчин. И почувствовала, как внутри у нее все точно похолодело. Ей пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы продолжить свою речь, а едва снова заговорив, подумала — да, она играет комедию, но комедию необходимую и, во всяком случае, весьма полезную.
— Прошу простить меня, мадам, — вмешался тут Шансене, — но я не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать. Неужели вы и вправду полагаете, будто дикари вовсе не готовились к нападению, а всего лишь праздновали какое-то радостное для них событие?
— Именно так! — четко отчеканивая каждый слог, сухо ответила она. — У нас с господином д’Отремоном есть основания подозревать, что им удалось уничтожить фрегат «Бон-Портская Дева» и всех, кто на нем оставался!..
