Они спустились в коридор и добрались до каюты, которая была специально приготовлена для Дюпарке. Он закрыл дверь и предложил:
— Вы можете курить, капитан…
Лефор поблагодарил, вытащил свою носогрейку, не спеша набил ее табаком, потом опустился на низкий диван.
— Капитан, — начал Дюпарке, — помнится, вы говорили мне не только о людях, достойных вознаграждения, но также и о тех, кто, по вашему мнению, заслужил наказания. А я пообещал вам, что каждый получит по заслугам. И теперь еще раз подтверждаю свои слова. Так кто же те люди, кого бы вы желали покарать?
— По правде говоря, сударь, — ответил Ив, — я вижу только одного человека, который по-настоящему виновен. Это господин де Лапьерьер. Лапьерьер, который хотел посадить меня под арест, когда я раскрыл ему свои намерения предложить командору обменять господина де Туаси на вас. К счастью, мне удалось удрать… Прежде я имел почти такой же зуб и на его адъютанта Мерри Рула, но, похоже, это благодаря ему я так и не попал за решетку.
— Расскажите мне все, что вы имеете против Лапьерьера.
То и дело затягиваясь своей трубкой, Ив подробно изложил все, что накопилось в нем против этого человека. Генерал внимательно слушал его, кивая головой и время от времени прерывая его восклицаниями, свидетельствующими то о негодовании, то об искреннем изумлении.
Когда Ив закончил свое повествование, генерал встал и принялся в задумчивости ходить взад-вперед по тесной каюте.
— Нет никаких сомнений, — внезапно прервал он молчание, — что господин де Лапьерьер вполне заслужил наказания. Он вообразил, будто достиг вершины власти и почестей. Чем выше заберешься, тем больнее падать, а кроме того, я считаю, что в таком положении люди не вправе ошибаться, позволять себе неверные суждения. Однажды и мне тоже случилось совершить ошибку такого сорта. И я только что заплатил за нее, и, поверьте, весьма дорого, ибо вопреки видимости я оставил там много сил и здоровья. Однако я не жалуюсь и не таю никакого зла на господина де Пуэнси, ведь он поступил со мной точно так же, как поступил бы с ним я, случись нам поменяться ролями. Он вынужден был защищаться, ведь это я атаковал его первым. И мне куда труднее простить генерал-губернатору де Туаси, чем какому-то там Лапьерьеру. Положение обязывает, а должность генерал-губернатора требовала от него особой мудрости и рассудительности. Но это оказался человек бесхарактерный, до мозга костей пропитанный иезуитским лицемерием и к тому же озлобленный своей неспособностью добиться того, на что при всей своей посредственности умудрился получить законные права. Ах, окажись на его месте человек другой закваски! Все случилось бы совсем иначе! Решительно все! Вообразите себе, капитан, что на месте господина де Туаси оказался бы командор и это его Регентство или Мазарини — что, в сущности, одно и то же — назначило бы сменить предшественника на этом посту! Вы можете себе это представить? Клянусь, господин де Пуэнси живо расправился бы с соперником! Уверяю вас, капитан, он тут же атаковал бы Бас-Тер, и там бы уже давно развевались белые флаги! Ах, черт возьми, как жаль, что я только теперь понял, что это за человек! Я видел, что он делает и на что он еще способен! Голова его буквально кишит всякими идеями и замыслами. И вдобавок ко всему он наделен железной волей и поистине беспримерным упорством в достижении своих целей! Конечно, Мазарини совершил чисто итальянскую глупость, отрешив его от должности! Впрочем, нисколько не сомневаюсь, что в конце концов господин де Пуэнси сможет одержать верх над всеми этими мелкими дворцовыми интригами… Хотите знать мое мнение о командоре? Так вот, капитан, этот человек, если только пожелает, может стать настоящим монархом огромного морского королевства! Императором, более богатым и более могущественным, чем любой европейский суверен! Вот так, капитан!.. Это уж можете мне поверить!.. Вот о чем даже и не подозревают там у нас, во Франции, вот чего они никогда не поймут, ибо не умеют ценить по заслугам людей, которые живут в тропиках!
— Ах, генерал! — воскликнул Лефор. — Не надо больше об этом! Завоевать целую империю! Тысяча чертей! Стоит мне такое услышать, как я готов тут же со шпагой в руке кинуться куда угодно! Нет-нет, прошу вас, не говорите больше при мне о таких вещах, не то увидите, как я, точно взбесившийся баран, начну с ревом метаться по кораблю и натыкаться на все переборки!
Он вынул изо рта трубку и стряхнул пепел. Лицо у него налилось кровью от волнения, которое он с трудом пытался обуздать. Дюпарке окинул его слегка насмешливым взором и заметил:
— В любом случае Лапьерьер заслужил наказания, и он будет наказан! Я еще подумаю, какой кары он достоин… А теперь, капитан, вы должны назвать мне имя еще одного человека, который заслужил моего вознаграждения, того господина, имени которого вы не пожелали давеча произнести вслух…
Широкая улыбка растянула шрам, надвое разделивший лицо Лефора.
— Этот господин, генерал… на самом деле это дама…
— Дама?! Подумать только! Дама! И кто же она?
— Это дама, генерал, которую вы хорошо знаете…
При всей своей выдержке Дюпарке невольно залился краской.
Ив же еще более непринужденно развалился на диване и, напустив на себя вид важный и таинственный, изрек:
— Да-да, генерал, именно, дама! Дама, которая сделала для Мартиники в точности то, что сделал бы в подобных обстоятельствах сам генерал Дюпарке, не окажись он в тот момент против своей воли так далеко от острова. Помнится, я уже рассказывал вам о происках Бофора? Так вот, генерал, именно эта самая дама призвала меня тогда к себе и заявила примерно следующее: «Послушайте, Лефор, Лапьерьер вел себя как самый настоящий идиот. Он у них на крючке. Надо спасать остров от анархии». А я ей ответил: «Мадам, предоставьте мне полную свободу действий, добейтесь от Лапьерьера, чтобы он оказал мне полную поддержку, и, слово честного человека, мятеж будет разгромлен в зародыше!» И она поверила мне, генерал… А дальнейшие события показали, что она была совершенно права… Потом однажды эта дама сказала мне: «Я придумала, как освободить генерала Дюпарке. Но чтобы осуществить мой замысел, мне нужен человек, которому я могла бы полностью довериться и который бы уже на деле доказал свою храбрость». Сами понимаете, господин генерал, я сразу понял, что дама обращается ко мне за помощью, и ответил: «Скажите, мадам, что я должен сделать, и считайте, что это уже сделано…» И тогда она доверила мне свой замысел, как предложить командору де Пуэнси обменять вас на господина де Туаси… И как видите, сударь, я снова сдержал слово!
Но Жак уже стоял перед Ивом. Дыхание его стало прерывистым, на щеках заиграл яркий румянец.
— Ах, Мари! Моя Мари!.. — вполголоса произнес он. — Так, значит, это она все придумала! Моя дорогая Мари…
— Именно так оно и было! — невольно растрогавшись, выпалил Лефор. — А чего ж тут удивляться: ведь в них, в женщинах, сидит сам дьявол, и когда они чего-нибудь сильно захотят, расшибутся, а найдут себе в помощь еще одного дьявола и непременно добьются своего!..
— Это ничуть не умаляет ваших заслуг, капитан, но, признаться, я счастлив узнать, что эта дама так много для меня сделала! Что она не забыла меня…
— Вот уж что нет, то нет! — заверил его Ив. — И если хорошенько разобраться, то вы обязаны всем именно ей куда больше, чем мне. Без нее, генерал, вы потеряли бы Мартинику. Лапьерьер столько играл с огнем, что она все равно в конце концов взорвалась бы как вулкан, ничуть не хуже Монт-Пеле, нашей Лысой горы, когда ей придет время проснуться и похаркать огнем!..
Солнце только что взошло, и видневшаяся на горизонте земля казалась черной полоской на лазурном фоне моря и неба, оба такой одинаково бледной голубизны, что их было трудно отличить друг от друга.
Чуть позже стали различаться пласты темной земли, издали напоминающие наваленные на блюдо лепешки из маниоки. И наконец Дюпарке, выйдя на палубу, увидел Сен-Пьер, окруженный этим неповторимым нагромождением багровых гор, белоснежные пики с четко обрисованными в легкой дымке очертаниями, которые возвышались средь лесов, где еще никогда не ступала нога человека, и сочные, словно покрытые бархатом, лоскутки плантаций, выделяющиеся на бледно-зеленом, волнистом фоне саванны.
