Но как, каким таким чудом сможет теперь Дюпарке снова обрести свободу?

Этим вопросом и терзалась Мари. Временами ее охватывало такое безнадежное отчаяние, что она была близка к истерике. И если и не разражалась рыданиями от сознания своей беспомощности перед лицом ополчившихся на нее враждебных сил, то только потому, что не желала показывать своей слабости ни Жюли, ни своим неграм.

Но так ли уж она слаба? Порой она начинала в этом сомневаться, а временами даже чувствовала в себе такие душевные силы, такую несокрушимую волю, какие редко встретишь у женщин, но потом сразу же убеждала себя, что все равно ей одной не справиться со всеми своими недругами.

Ей часто приходило желание оседлать лошадь и проехаться верхом по окрестностям замка. Она вспоминала тот день, когда они с Лефором очутились вдвоем на склоне холма, в тот день ей казалось, будто она навсегда привязала к себе этого человека, которого она считала неуязвимым… Но как все это было давно, как далеко! И ей снова становилось нестерпимо горько от сознания собственного бессилия. Разве не надеялась она одержать верх над Лапьерьером? Не рассчитывала добиться поддержки от господина де Туаси? И что теперь осталось от всех этих надежд? Побежденной осталась она сама!

Не лукавя с собой, подводила она печальные итоги своих стремлений, своих попыток добиться желаемого и своих промахов. Господин де Туаси непреклонен. Ни за что на свете не согласится он даже пальцем пошевелить, чтобы добиться освобождения Дюпарке. Лапьерьер, этого она могла бы приручить, он был бы предан ей как собака, при условии, если она уступит его вожделениям, но и в этом случае ей не стоит особенно рассчитывать, будто он станет хоть что-нибудь предпринимать, чтобы вызволить из плена Дюпарке. Лефор же совсем исчез, неуловим, как говорят, затерялся где-то в этих «варварских краях», вблизи границ, отделяющих их от поселений индейцев-караибов.

Оставался один Мерри Рул. Но если разобраться, Мерри Рул не более чем соперник Лапьерьера, ведь и им тоже движет лишь желание обладать ею! И, добейся он своего, уж, во всяком случае, не ему тогда стремиться к освобождению Жака. Даже совсем напротив! Со всех сторон она видела только одних врагов. Которые к тому же готовы были в любой час перейти в открытое наступление. Лапьерьер собирается выгнать ее из замка. Конечно, этот замок принадлежит ей, и никому другому, но у губернатора в руках вся власть и он может сделать все, что ему заблагорассудится!.. Мерри Рул… Что он сможет сделать против воли губернатора? Да к тому же не в интересах ли лейтенанта, чтобы она осталась без крыши над головой: разве не станет она больше зависеть от его милостей, если окажется одна в Сен-Пьере?

В то утро она снова, уже в который раз, перебрала в памяти все свои горести и разочарования, подытожила невзгоды и беды. Впереди ждал еще один день, который нужно было как-то прожить!

Она подсчитала, что было тринадцатое января тысяча шестьсот сорок седьмого года, почти год, день в день, с тех пор, как Жак попал в плен к Пуэнси. Какие могут быть причины у командора, чтобы вот так, ни с того ни с сего, выпустить его на свободу? Да никаких! А ведь жизнь идет своим чередом… Похоже, для мятежного генерал-губернатора все образуется не худшим образом. Должно быть, ему оказал помощь и поддержку Мальтийский орден. А пошатнувшаяся власть Мазарини не в состоянии ему противостоять…

Мари поднялась, накинула розовое дезабилье, столь тонкое, что солнце, проходя сквозь легкое плетение ткани, высвечивало на полу четкие очертания ее прелестного тела, и подошла к окну.

Кенка трудился во дворе. Как обычно, он был совершенно голым. Она уже сдалась и более не пыталась заставить его хоть как-то прикрывать наготу. Теперь у нее не хватало мужества настоять на своем даже с собственными рабами. Мало-помалу она уже начинала забывать, что однажды ночью ее тело принадлежало этому рабу. Снова, как прежде, она видела в нем лишь негра, рабочую скотину, и не испытывала, глядя на него, ничего, кроме страха, как бы, если в жизни ее так и не произойдет никаких перемен, у нее опять не возникло желания переспать с этим мужчиной, как бы ее снова не потянуло к нему! Ведь временами и воля ее оказывалась бессильной!..

Она отошла от окна и отправилась к Жюли.

И в этот самый момент до нее донеслись громкие возгласы служанки:

— Мадам! Мадам! Идите сюда, поглядите-ка!..

Она снова бросилась к окну. Жюли была во дворе. Она забралась на лафет одной из пушек и, прикрыв глаза от солнца ладонью, вглядывалась в море, не переставая кричать при этом:

— Мадам! Мадам! Идите же скорей!

— В чем дело? — поинтересовалась Мари. — Что за крик? Что там происходит?

— Ах, мадам! — чуть потише проговорила служанка. — Вы только посмотрите! Прошу вас, мадам, идите же поскорей сюда! Там шесть кораблей, на рейде, у Сен-Пьера… Они очень далеко, но, похоже, стоят на месте…

— Шесть кораблей?! — воскликнула Мари. — Уж не грезишь ли ты? Ты уверена? Там и вправду шесть кораблей?

А про себя подумала: «Зачем бы это в Сен-Пьер могли пожаловать сразу шесть кораблей?»

И тут ее словно озарило. Что может быть проще: ведь господин де Туаси столько раз обращался к кардиналу Мазарини и Регентству за помощью, должно быть, там наконец услышали его просьбы! Теперь он сможет отправиться на Сен-Кристоф и атаковать господина де Пуэнси!

Она быстро подсчитала, что вместе с флотилиями, которые имеются в Сен-Пьере и Форт-Руаяле, собрав всех колонистов, сохранивших верность королю, и прибавив к тому эти вновь прибывшие силы, он смог бы вполне успешно атаковать мятежного губернатора! И на сей раз победа может ему улыбнуться!

Но тогда Дюпарке сможет вновь обрести свободу. Увы, все не так радужно, как ей бы хотелось! Оказавшись на свободе, Дюпарке, скорее всего, никогда уже больше не вернется на Мартинику. Господин де Туаси сразу же отправит его во Францию!

Она не знала, радоваться ей или огорчаться, думая о прибытии этого внушительного подкрепления. В конце концов, это не может принести ей ровно никакой пользы, и эти шесть кораблей не возродили в ней ни капли надежды.

Тем не менее она затянула кушак своего дезабилье и спустилась во двор.

Жюли, все еще стоявшая на лафете ржавеющей пушки, прыгала от радости, словно ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Увидев Мари, она воскликнула:

— Поглядите, мадам! Фрегаты! Целых шесть фрегатов!.. Похоже, они на якоре!..

Мари вскарабкалась на лафет и, встав подле нее, тоже прикрыла глаза от ярких солнечных лучей.

— Как они далеко от гавани! — удивленно воскликнула Мари. — Интересно, почему они не подошли поближе, как все другие корабли, которые приплывают сюда из Франции?

— А правда, почему? — согласилась Жюли. — Мне это и в голову не пришло… Можно подумать, они боятся пушек, что стоят у нас в форте, и не решаются подойти ближе…

Мари согласно кивнула головой.

— Как странно… — заметила она. — Может, это господин де Туаси напал на Мартинику?

— Ах, что вы, мадам! — возразила Жюли. — Мы бы уже услышали стрельбу!

— Ты права, — согласилась Мари, — до нас пока что не донеслось даже ни одного мушкетного выстрела…

Она долго вглядывалась в растянувшиеся аккуратной цепочкой суда, словно пытаясь разгадать их тайну.

Потом вдруг резко спрыгнула с лафета и обратилась к служанке:

— Жюли, детка, лучше всего, если бы ты сейчас, как обычно, съездила в Сен-Пьер и на месте разузнала бы там все новости… Попытайся выяснить, что же там происходит!

— Ах, это уж не извольте сомневаться! — заверила ее служанка. — Я живо узнаю, из каких краев эти корабли.

— Не в этом дело, — возразила Мари, — меня куда больше интересует совсем другое… Надо, чтобы ты заехала в форт… Если понадобится, попробуй сама повидаться с Мерри Рулом. Я хочу знать, что замышляют эти господа, губернатор с господином де Туаси… Что-то они последние дни совсем притихли, не иначе как втайне готовят какую-нибудь новую западню!