— Кстати, а что с этим бунтом?

Мерри Рул пожал плечами.

— Это всего лишь обряд Воду… обряд Воду, и ничего больше… В общем, ничего серьезного…

— А что она сама? Это правда, что она стала жертвой насилия?

Мерри Рул многозначительно ухмыльнулся.

— Вам угодно, дражайший губернатор, чтобы я высказал вам свое личное суждение? Вы ведь слышали, что рассказывала служанка? Так вот, полагаю, эта Жюли отнюдь не ошиблась!.. Одно из двух: либо мадам де Сент-Андре и вправду изнасиловал один из ее рабов, либо она сама отдалась ему по доброй воле! Ах, дорогой друг, видели бы вы, какой краской вдруг залилось ее личико, когда я дал ей понять, что служанка видела ее в объятьях негра…

— Выходит, вы почти уверены, что мадам де Сент-Андре действительно была изнасилована одним из своих негров?

— Именно так: изнасилована или отдалась сама, так сказать, по взаимному согласию…

— Проклятье! — в гневе вскричал губернатор, с силой стукнув кулаком по столу. — Проклятье! Выходит, все женщины и впрямь одной гнусной породы! С негром! Иными словами, со скотом! Поганым животным, куда более зловонным, чем лошадь!

Мерри Рул снова ухмыльнулся.

— Так или иначе, дорогой друг мой, но, что бы там ни случилось, видели бы вы ее нынче утром, вы не говорили бы о ней с таким отвращением! Черт побери, какая красотка! Что за стать! Что за манеры! Какой блеск в глазах! Клянусь честью, не будь вы в том вполне уверены, никогда бы не подумал, что эта женщина не более чем бывшая служанка на постоялом дворе!

Лапьерьер снова принялся мерить шагами кабинет. Он был вне себя от ярости. Уже в курсе сплетен насчет ее интрижки с кавалером Реджинальдом де Мобре, он подозревал, что это лишь одно из многих ее мимолетных любовных похождений. И сама мысль, что теперь она принадлежала еще и негру, буквально выводила его из себя. Он, который прозевал свой час, он, который согрел постель для другого, он так ничего и не получил, тогда как негр, грязный, вонючий негр добился большего, чем сам он мог когда бы то ни было надеяться!

— Ну, а что насчет замка? — дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом вновь заговорил он. — Намерена она его покинуть или нет?

— И слушать не хочет! Она воображает, будто он принадлежит ей, и, пока она жива, вы только ногти обломаете о его камни…

— Это мы еще посмотрим!.. Послушайте, Медерик, эта женщина уже довольно издевалась надо мною, и теперь одно из двух: или она приползет ко мне на коленях, покорная, униженная, раскаявшаяся в своих грехах, и тогда я охотно прощу ее, или она по-прежнему будет задирать нос, и тогда я ее уничтожу!.. Да, уничтожу с такой же легкостью, как вот это, — добавил он, ломая руками перо.

Не услышав от лейтенанта никакого ответа, он с минуту помолчал, потом продолжил:

— Так или иначе, но, клянусь вам, она будет моей! Теперь у меня в руках вся власть! Генерал-губернатор прислушивается ко мне, уважает меня, поддерживает во всем!.. Он намерен просить кардинала присвоить мне звание… Так что волей-неволей, а этой гордячке все равно придется склонить передо мной голову!

— На вашем месте, — возразил Мерри Рул, — я бы не стал слишком торопить события.

— Торопить события? — переспросил он. — А мне кажется, что я, напротив, веду достаточно тонкую игру. Я послал вас к мадам де Сент-Андре, чтобы, так сказать, прощупать положение вещей, чтобы выяснить, как она отнесется к тому, что ей придется покинуть замок… Теперь мне остается только отправиться туда вслед за вами и успокоить ее, дабы она, как я надеюсь, почувствовала ко мне некоторую признательность. Полагаю, вы говорили с ней достаточно сурово, оставаясь, само собой разумеется, в строжайших рамках законности, не так ли?

— Вне всякого сомнения. Однако, по моему мнению, она из тех женщин, от которых лаской можно добиться куда большего, чем грубостью. У меня сложилось впечатление, будто она питает большие надежды, что вы поможете ей выпутаться из этого тяжелого положения. Возможно даже, она самолично явится сюда и будет умолять вас предоставить ей охрану…

— Отлично! — воскликнул Лапьерьер. — Я же говорил вам, что она приползет сюда на коленях! Выходит, вы того же мнения!

— Видите ли, на вашем месте, дорогой друг, я не стал бы дожидаться, пока она приползет сюда униженная, на коленях… Я бы заставил ее подождать пару-тройку дней… Ровно столько, чтобы она перепугалась до смерти, а она непременно перепугается, даже если ей в этом не поможет Жюли. И вот тогда-то я и послал бы ей эту самую охрану… Иными словами, она никогда не простит вам, если вы вынудите ее унижаться перед вами… А на другой день я отправился бы к ней сам, дабы убедиться, довольна ли она мною… И вот тут, уверен, вы смогли бы добиться от нее всего, чего только пожелаете…

— Дражайший Медерик, — надменно возразил ему Лапьерьер, — поверьте, я знаю женщин отнюдь не хуже вас. Но тактика, которую применили бы на моем месте вы, была бы тактикой, что пристала лейтенанту. А мне надо, чтобы мадам де Сент-Андре как следует вбила себе в головку несколько вещей: во-первых, что генерал Дюпарке никогда уже более не ступит ногою на этот остров и она лишь попусту потратит время, если и дальше будет ждать его на манер Пенелопы — хотя, правду сказать, уж она-то, похоже, не проявляет излишнего рвения, чтобы отвадить от себя ухажеров! Надо, чтобы она наконец уразумела, что теперь я губернатор Мартиники, вся власть здесь в моих руках и я могу сделать с ней все, что угодно, и даже выдворить из замка, если таково будет мое желание! Может, она запамятовала, что я могу обвинить ее в измене за связь с этим шотландским кавалером? Наконец, эта история с пистолетами. Она оставила оружие в том месте, где им без труда могли завладеть рабы, уже одного этого вполне достаточно, чтобы засадить ее за решетку!

— Как это, однако, у вас все лихо получается! — воскликнул Мерри Рул, теряя свою природную сдержанность. — Неужто вы и вправду способны посадить в тюрьму эту молодую прелестную женщину? А вы подумали, что об этом скажут люди?

— Да нет, Медерик, вы меня неправильно поняли. Это я так, к слову. Просто показать, что она виновна и рискует оказаться за решеткой… И более ничего…

Мерри Рул повернулся к губернатору спиной и медленно удалился в другой конец кабинета. Лапьерьера слегка озадачило столь явно неодобрительное отношение лейтенанта.

— Что это с вами, Медерик? — с недоумением поинтересовался он. — Разве вы со мной не согласны?

Рул глубоко вздохнул.

— У меня такое впечатление, — ответил он, — что вы делаете из мухи слона. Вам вот все кажется, будто мадам де Сент-Андре над вами издевается, но ведь у вас нет ровно никаких доказательств…

— Никаких доказательств?! Тысяча чертей! — в сердцах выругался губернатор. — Интересно, какие вам еще нужны доказательства? Этот шотландский кавалер, которого она пригревает под своей крышей, этот негр, которому она отдается, ведь вы же сами мне все это говорили, разве не так?! И после всего этого вы осмеливаетесь утверждать, будто она не насмехается надо мной?! Она что, не могла сама явиться сюда, чтобы просить меня о помощи, но вместо этого она, видите ли, присылает ко мне свою служанку, эту свою Жюли…

Лейтенант, казалось, даже не слышал этих аргументов, ибо снова взялся за свое:

— Повторяю, по-моему, вы ровно ничего не добьетесь, если будете действовать так грубо. А вдруг она и вправду пойдет да пожалуется самому господину де Туаси, она ведь упоминала мне давеча о намерений это сделать… А если она расскажет господину де Туаси, как вы принуждаете ее покинуть этот замок, да еще и упомянет о мотивах этого принуждения, что тогда?.. Что, по-вашему, скажет на это господин де Туаси?

— Господин де Туаси поверит тому, что расскажу ему я! Я только что встречался с ним и уверен, что пользуюсь полным его доверием.

Он сделал несколько шагов в направлении Рула.

— Послушайте, лейтенант, — с недовольным видом обратился он к своему адъютанту, — я недоволен тем, как вы служите моим интересам, я был вправе ожидать от вас большего рвения. Клянусь честью, вы встали на сторону этой женщины! Да-да, вы защищаете ее от меня, вы оберегаете ее от неприятностей, вы злоупотребляете моей дружбой! У меня уже и так есть все основания упрекнуть вас за небрежность, с какой вели вы расследование насчет господина де Лафонтена… Единственное, что вы смогли сообщить мне по этому делу, это то, что он якобы жаловался, будто у него похитили его корабль! Разве это объяснение? Неужели вам не кажется, что он просто-напросто сообщник командора? Может, не он представил в его распоряжение своих рекрутов? Или вы считаете, против него было мало улик, чтобы тут же засадить его в тюрьму?