И Серёга на гитаре, И Андрюха на пиле, Шурик с бубном Страдивари, Закочуем по земле! Позавидуют нам люди И повалят всей гурьбой: «К нам приехал, к нам приехал Тимур Султаныч дорогой!» Не хотите ль в степь со мной В туфлях от Ле Монти? Да… Мы народ не гужевой, Но, в конечном счёте, Здесь и так всё — балаган, Табор — россияне… А ты цыган, и я цыган — Все мы тут цыгане… Ты цыган, и я цыган — В шмотках от Армани… Частный случай с московским бизнесменом Жил-был бизнесмен, жил он с полной нагрузкой, Прибавочной стоимостью был озабочен. Достаточно новый, достаточно русский, Как все бизнесмены, затраханный очень. Фрустрации, стрессы, налоги, проплаты, Пахал, как верблюд, через день напивался. Других разбивают инсульты, инфаркты, А с этим внезапно случился катарсис. Он вдруг ощутил, что душа истомилась, И деньги не греют, и жить нет резона, Бессмысленно всё, и слеза покатилась В бокал недопитого «Дон Периньона». Вроде тачка стоит наворочена, И люстра висит позолочена, И тикает «Ролекс» на левой руке, Откуда ж в душе червоточина? Спросил секретаршу: «Есть Бог или нету?» Она аж икнула, с испугу, наверно. «Эх, жил несуразно, копил всё монету, Одну лишь молитву твердил ежедневно: — О бог новорусский, Мамона, гляди же: Аз есмь раб твой нищий и милости ждущий. Какой будет курс в понедельник на бирже? Давай же нам днесь ты наш доллар насущный!» Он вспомнил начало: горком комсомола, Кооператив свой, едва ли не первый. Он был тогда весел, приветлив и молод, Жена не была еще крашеной стервой. Но нет уж ни в ком той сердечности, И столько кругом всякой нечисти. И «Ролекс» все тикает, гад, над душой, Напоминает о вечности. Чиновники душат, партнёры кидают. Чуть что — эта свора сожрёт и забудет. Бандиты, что крышу ему предлагают, В сравнении с ними — приличные люди. Страна беспредела, войны и безделья, Безумных вождей, всеобъемлющих сплетен, Держава рискованного земледелья, Рискованной жизни, рискованной смерти. А хочется просто картошки с селёдкой, И жить тоже просто — без лжи и халтуры, И с девушкой нежной, наивной и кроткой, Кататься на ослике в парке культуры. Эх, сесть бы в беседке заброшенной Да выпить портвейна хорошего, А «Ролекс» о пол растоптать, как змею, Как символ проклятого прошлого! Из офиса прочь, как из Ясной Поляны, Оделся, роняя кредитки и баксы, Спустился в метро и один, без охраны, Неважно куда, но на волю, в пампасы! И что-то в лице его было такое, Что киллер, его поджидавший, смутился И вдруг вспомнил маму и детство златое, Вернулся домой и с тоски застрелился. А он на метро, одинокий и лишний, Уехал в деревню, в гнездо родовое. Там бабушка лепит вареники с вишней, Там тихо, и утром туман над рекою… Но где-то в районе метро «Китай-город» Кричащая совесть вдруг стала потише, Припадок прошёл, он почувствовал голод, Пальто застегнул и на улицу вышел. Галдели торговки, пристала путанка, Сновали машины, в столице смеркалось. Он вяло подумал: «В деревне рыбалка…» Таксисту сказал: «Казино „Голден Палас“»! Следивший за шефом охранник неброский Своим позвонил и сказал: «Всё нормально. Сегодня доехал лишь до „Третьяковской“. А в прошлый-то раз аж до „Тёплого Стана“!» Частушки-пофигушки На поляне у реки Сели в лодку рыбаки, Сеть закинули в траву, Ловят щуку и плотву. А почему на берегу? А потому, что пофигу. Пианистка вместо «соль» Нам сыграла «ля-бемоль». Дирижёр ей — ни гу-гу. Дирижёру пофигу. Лишь рукой махнул: «Извольте, Где хотите, ля-бемольте. За такую за зарплату Как еще играть сонату?» Тритатушки, три-та-та, Срамотушки, срамота. «Не влезай, убьёт, мудила!» — Ну конечно, влез… Убило. Следом лезет обормот С криком: «Всех не перебьёт!» Что бы там не говорили — Несгибаемый народ. |
