Тут внезапно возник у меня конкурент, Я и сам не пойму — то ли вор, то ли мент. И эта нахальная харя Приехала к ней на «Феррари». Купил ананасы и виски, Купил осетра твоей киске, А тестю, скотина, купил пианино, На хрена же «Стейнвей» пожилому мужчине! И шубу песцовую тёще, И тёща — в подпол, и не ропщет. Приобрёл он тебя с потрохами, В Монте-Карло повёз отдыхать, И ругаю дурными словами Я его непричастную мать. Как могла, нашу клятву нарушив, Пренебречь удивительным мной! В мою чистую нежную душу Харкнуть алчной своею слюной! Любил я её, как себя самоё, Но злое жульё умыкнуло её Туда, где стриптиз и рулетка, Где «Баунти» падают с ветки, Где есть в телевизоре «Пал» и «Секам», Где землю — крестьянам, вино — босякам. Мораль этой басни, ребятки, — Уже не престижны «девятки». Романс ревнивца Жестокой ревностью томим, В командировке я влачился И думал: «Вдруг она с другим?», Стонал и тихо матерился. С ней неизвестный мне Другой, Безнравственный и аморальный. Она ему: «Мой дорогой!» А он кайфует, конь педальный! Сбивая пепел на ковёр, Нальёт себе неторопливо… Небось, какой-нибудь майор, Или актёришка смазливый… Её обнимет, паразит, Она прильнёт к нему со стоном, А от него, небось, разит Густым мужским одеколоном. Он ей целует плечи и уста И обнимает прочие места. И нагло получает наслажденье В моём порнографическом виденье. Какой ужасной будет месть! Я крови жажду! Страсть Господня! Он попирает мою честь, По дому шастая в исподнем. Он мою водку выпьет всю И балыком моим закусит, Потом ей скажет: «Усю-сю!» Она ответит: «Муси-пуси!» И вот они ложатся спать, Он вновь надушится в сортире, Потом, включив «Полёт Валькирий», Рога мне будет удлинять. Я не пойму никак: Зачем ей этот бабник? Он глуп наверняка ведь И чёрств, как тульский пряник. Он ей там наплетёт, Что луну с небес достанет, А пол не подметёт, Утюг чинить не станет. Рукав не засучит, Не вымоет посуду И вряд ли отличит Гуно от Букстехуде. И этот циник и позёр, Ей скажет, выходя из ванной: «Ну, что же, где твой Командор? Где его носит, Донна Анна?» Вот тут-то появляюсь я Весь в белом или в светло-сером, Красивый, грозный, как судья, С большим железным револьвером. Он закричит, что он здесь ни при чём, И тут же притворится кирпичом. Сперва его, потом её, кокотку. И выйду в ночь, забрав зубную щётку… Мне мой психолог прописал Клистир для снятья напряженья И тем немного обуздал Моё больное воображенье. Дурных фантазий больше нет. Я рад. И всё же, для страховки, Куплю, ребята, пистолет И отменю командировки. Рыбалка Эх, рыбалка! Вот оно, мужское счастье! День на сборы: взяли водку, взяли снасти. Надоела жизнь московская дурная! В глушь! В Саратов! Волга, Волга — мать родная! Наши жены нас напутствовали как бы: «Ой, смотрите, не дай бог, там будут бабы!» Женский разум! Чтобы бабы на рыбалке?! Это нонсенс! Там из баб одни русалки. Рыбак с рыбаком Погожим деньком. Помашет жена плавником! Назывался наш корабль «Владимир Путин». Нас боялись все плавсредства на маршруте. Ведь не крикнешь: «Эй, на „Путине“, с дороги!» Шутка, что ли? За такое вырвут ноги. Я не местный, но рыбачить я умею. Я любитель не слабей Хемингуэя. Шкалик водки — и ловлю, как Сабанеев. Нас на лодке пять таких Хемингуэев. Рыбак рыбака Не любит слегка. Нас много, и на всех одна река. А ночью львы приснились мне И мальчик маленький, салага. Он называл меня Сантьяго, И рыба шла на глубине. Пили мало. Даже Мишка не напился. Ящик шнапса? Так он на солнце испарился. И вообще мы малопьющие ребята, Но стопарик под ушицу — это свято. |
