Я сам собой ну просто жутко недоволен.

Живу сумбурно, трачу жизнь на ерунду.

Я мягкотел, слабохарактерен, безволен.

Мне говорят: «Пойдем, гульнём!» — и я иду.

Я раздражителен, забывчив и небрежен.

Лабильна психика. Сомнительна мораль.

В быту капризен и физически изнежен,

Аж прямо в зеркале себя бывает жаль.

Не человек, а просто чмо на постном масле.

Не то чтоб нуден, но до тошноты ворчлив.

И не сказать, чтоб трусоват, но так, опаслив.

Не то чтоб жаден, но уж очень бережлив.

Нет, я всегда подам калеке Христа ради,

Но если так, без умиления, взглянуть,

Я не тяну не то что на Махатму Ганди,

Я и на дедушку Мазая не тяну.

Сплю я долго и со вкусом,

Сплю, пока не ляжет мрак.

По ночам хожу, как вурдалак.

Я мог бы стать Вольтером,

Вот гадом буду я,

Но нет во мне

Усердия.

Я мог бы стать Шопеном,

Музычку бы кропал,

Не был бы гадом,

Точно б стал.

Лежит нечитанный Платон, Бах недослушан,

А я сижу, смотрю футбол и пиво пью.

С остервененьем бью проклятые баклуши

И с отвращением читаю жизнь мою.

Я бросил Родину, карьеру эскулапа —

Теперь горланю, как заевший патефон.

Худые ручки тянут дети: «Папа! Папа!»,

А папе некогда: зараза, занят он.

В семье я деспот: очень нудный, твердолобый,

С утра домашним отравляю бытие.

Но хоть, спасибо, нету месячных, а то бы

Совсем труба моей зашуганной семье.

Закомплексован весь, я недоволен мною,

Во всем себя виню и до того дошло —

Я маюсь экзистенциальною виною

За первородный грех, аж вспомнить тяжело.

Пью, курю, смотрю на женщин,

Правда — только лишь смотрю.

Посмотрю,

и снова пью-курю.

Где-то дымят заводы,

И я лежу, дымлю.

Очень себя я

Не люблю.

Я не красив, как Путин,

Даже не так умён.

Ах, отчего же

Я — не он.

Могу бездарно просадить любую сумму,

И мне мой друг доброжелательно сказал:

«С твоими данными тебе пора в Госдуму.

Иди, укрась собой народный наш хурал!»

В парла-парла-парламенте

Итак уже аншлаг.

Точнее говоря —

«Аншлаг! Аншлаг!»

Ну что тут скажешь, вот такая я каналья.

Теперь — о главном: о тебе, любовь моя.

Хочу сказать: «Спасибо, милая, родная,

Что ты живешь с такою гнидою как я».

Тебя должны канонизировать при жизни

За твои муки, за любовь и за труды.

Я тоже стану человеком, только свистни,

Прям с понедельника. Нет, лучше со среды.

Свистит, свистит, зараза, под окошком,

Ну нету Любки, что ж ты, тварь, свистишь?

Свежо, впотьмах свалилась с крыши кошка,

Деревья гнутся, да шумит камыш.

А чтой-то ночь зловещая такая?

Блуждают на погосте огоньки,

В такую ночь обычно самураи

Канают на границу у реки.

Трубу прорвало, из подвала пахнет гнилью,

Свистит влюблённый третий час подряд.

В такую ночь, чтоб сказку сделать былью,

Был Зимний на гоп-стоп братвою взят.

Жужжит в стакане пьяненькая муха,

Я соль рассыпал, видно быть беде.

В такую ночь ван Гог отрезал ухо,

А Грозный треснул сына по балде.

Пошла муха на базар и купила самовар,

Приходите, черти, я вас пивом угощу!

Чёрт заглянет на часок, он не низок, не высок,

Здравствуй, паранойя, я твой тонкий колосок!

Бурчит с экрана футуролог злобный:

«Увы вам, люди, бьют уже часы!»

Смесь Иоанна, Нострадамуса и Глобы,

Апокалипсисом пугает, сукин сын:

«Падёт Звезда Полынь, грядёт разруха,

И брат у брата увёдет жену,

И Пятачок зарежет Винни Пуха.

Конец эпохи, все пойдем ко дну!»

Вот так живёшь, гребёшь деньгу лопатой,

Тут трубный зов — и всё коту под хвост,

Мол, Страшный Суд, звоните адвокату,

С вещичками на выход, в полный рост!

А этот все свистит, на гульках твоя Люба.

Убогий жребий брошенных мужчин!

Что он Гекубе, что ему Гекуба?

Пошёл бы, лучше, выдавил прыщи.

Баю-баюшки-баю, спать ложись, мать твою!

Хочешь, милый мальчик, я те песенку спою?

Завтра будет день опять, ночью, мальчик, надо спать.

Приходи к нам, Фредди Крюгер, нашу детку покачать!