Я проснулся в мировом настроеньи,

Простиралось предо мной воскресенье.

Я из душа щебетал, будто птенчик:

«Муся, мужу принеси полотенчик!»

А в обед пришёл Чурилин с цветами,

Долго ручки целовал моей даме.

Пили белое вино, ели стюдень.

Мы ж не гопники — культурные люди!

В телевизоре — Филипп Кьеркегоров,

А после — новости про то да про это.

И вдруг показывают нам Прокурора.

Прокурор с утра — дурная примета.

А лицо у Прокурора такое…

Ух, ну прям «не подходи — арестую!»

Возмущённое лицо, правовое,

Оказалось, он узнал, что воруют!

Он сказал: «С воровством начинаем борьбу!

Мы исправим горбатых могилою!

Налечу, говорит, растопчу, говорит,

Проглочу, говорит, не помилую!»

Тут я встал: «Слава Богу, мы дожили!»

Прослезился и выпил до дна.

А Чурилин сказал: «Ах ты, боженьки!

Ты совсем дурачок, старина!»

И стал рассказывать какие-то страсти

Про войну каких-то кланов у власти,

Что под маскою борьбы за порядок

Они ж посодют просто всех, кого надо.

Про чекистов, про «Семью», про интриги,

Кому «Челси», говорит, кому — фиги,

И как едят друг друга бизнес — элиты.

А я сидел и только говорил: «Да иди ты!»

«Да! Там по взрослому война, по большому!

Реваншисты реформаторов дуют!

А нам покажут интерактивное шоу

Называется: „Где раки зимуют“.

Ну, а ты-то, — говорит, — из каковских?

Огласи-ка, — говорит, — своё кредо.

Ты за питерских или за старокремлёвских?»

Я, вообще-то, говорю, за «Торпедо».

И я так скажу:

Есть теперь в «Газпроме» газ — это раз,

А у граждан есть права — это два,

И пока свободы есть — это шесть.

Правда, денег нет совсем — ну, это семь.

А тем, кто станет выступать, я не буду наливать.

Недоволен — пей «Боржоми» — это триста двадцать пять!

Я расстроился и стал я суровый.

И прогнал его я без посошковой.

Было слышно, как кричит он в подъезде:

«Вспоминайте о XVII съезде!»

Он испортил мне, подлец, воскресенье.

Но, что хуже, он посеял сомненье.

Мы-то все кричим «Ура!», как бараны,

А всего делов, что борятся кланы.

Я запутался в интригах — то ль чукотских,

То ли питерских, то ль старокремлёвских.

С подозрением читаю я прессу —

Вроде — факты, только в чьих интересах?

Вот пишут, в Питере плюс два, снег растает,

А в Москве, наоборот, минус двадцать.

И сижу я целый день и гадаю:

«А кому же это выгодно, братцы?»

Так неужели ж так дела наши плохи?

Но должны ж мы возмутиться когда-то?

Мы ж хозяева страны, а не лохи!

Мы ж как скажем! Да?.. Чё молчите, ребята?

Не ори на жену, баран! Не ори!

Ты не строй домострой, самодур, не дури!

Наградил тебя случай

Прекрасной женой,

Так не бейся в падучей,

Не брызгай слюной.

Не ори на жену, баран, не ори!

Ты опять заявился домой бухой.

Ну, на кой ты ей нужен такой? Ну, на кой?

За ней ухаживал когда-то невысокий студент,

Она его не оценила — он теперь президент.

Ей и так тяжело —

Так закрой же хайло.

Вот же гнусная натура!

Где же, брат, твоя культура?

Сам ты крыса, сам ты дура

С пулею в башке.

Корчишь интеллектуала,

Любишь Пруста и Шагала,

А орёшь, как вышибала

В грязном кабаке.

Кто тебя приголубит,

Кто к сердцу прижмёт?

Кто накормит, напоит

И сопли утрёт?

Кто спасает тебя от тоски?

Кто стирает трусы и носки?

Ты кайфово живёшь!

Так чего ж ты орёшь?!

Ты живёшь, как какой-нибудь шейх или шах.

Шахрезада твоя тянет дом, как ишак.

Ну-ка, влезь-ка в её шкуру:

Посиди на цепи,

Поработай-ка рабыней,

Паранджу нацепи.

Что, не хочешь, братан?

Так закрой свой фонтан!

Ведь она же — как цветок, как прелестный лепесток,

Как чудесный, как прелестный, удивительный цветок.

Ведь она же, блин, цветок!

Ведь она ж, блин, лепесток!

Блин, чудесный, блин, прелестный…

А ты кактус, блин, браток!

Даже если она неправа, не ори,

А тихонечко так укори, пожури (ну, типа):

«Ты, родная, так прекрасна,

В целом мире лучше нет,

Но ты проехала на красный,

Ты заехала в кювет,

Поцарапала машину…

Осторожней, мой свет!»