Всё было так хорошо, да тут завязалось нечто невообразимое. Состоятельные россияне стали выносить на улицу и оставлять без присмотра своё имущество. Мебель, стопки акций крупнейших нефтегазодобывающих корпораций, брюлики, ассигнации.

Бери не хочу!

А брать, действительно, никто не хотел.

Некому…

Бедняки гуртом отправились в леса. Вырыли саперными лопатками землянки. Питались исключительно морошкой, пескарями да опятами.

Когда же сам президент РФ заявил, что хочет уйти в монахи, а глава православной церкви поведал о горячем желании присоединиться к буддистскому ордену, стало ясно – в государстве творится что-то неладное.

Рябов мучительно играл на портативном саксофоне, нюхал кокаин, потом сидел перед зомбоящиком, тупо глядел неувядающий тележурнал «Ералаш».

Я же, акушер второго разряда, Петр Кусков, принял от безделья пару родов и дико напрягся от предощущения судьбоносного дела.

– Петя, что-то не так… – с горловым клёкотом произнес сыщик. – Меня уже и кокаин не берёт. А с саксофона слетают сплошь синкопы.

– Может, прибегнем к традиционному методу? – я зорко прищурил правый, а затем и левый глаз. – Пробежимся по столице. Вдоль и поперек. Авось негодяй, загнувший поганку, сам попадёт к нам в лапы.

Рябов отбросил на продавленный диван серебряный саксофон и затолкал за пояс брюк именной браунинг.

Я же за десять секунд, с молниеносной скоростью, натянул пятнистые походные штаны, кеды цвета хаки.

Москва, понятно, ошеломила.

Повсюду на тротуарах громоздились баснословно дорогие мебельные гарнитуры. Влажный ветер, как палые листья, подхватывал охапки стодолларовых ассигнаций. Гулко каркающие вороны то там, то сям склёвывали отборный жемчуг. Бродячие коты из жестянок пожирали чёрную осетровую и красную паюсную икру.

Мороз продирал по коже.

Разве можно было не дивиться такой щедрости?

Ну, ладно, вещи, деньги.

А брошенные без присмотра, с настежь распахнутыми дверями крейслеры, бентли и мерседесы?!

Мы с Рябовым резвой рысью пронеслись по Петровке, затем мимо окоченевших лип Страстного бульвара, глянули на облитого купоросом медного А. С. Пушкина.

Мог ли такой поворот предположить классик?

Вряд ли…

На Триумфальной, у памятника Володе Маяковскому, мы наткнулись на небольшую толпу, слушающую девушку. Худенькая милашка, в розовом дешевом пальто, музицировала со страстью необыкновенной. Играла на дудочке. Странной кривой дудочке, сплошь в сучках.

Мы с сыщиком приблизились и просто обалдели от лиц публики.

Физиономии исполнены прорывом в какое-то третье духовное измерение, в иные трансцендентные сферы.

Мелодия достигла апогея, и тут один господин в крокодиловом пальто и лайковых перчатках выхватил из кармана пачку бабла, швырнул наземь. С криком «Я больше не могу!», умчался прочь.

Его примеру последовала пышная дама, в бархатном платье со шлейфом. Она высморкалась в шелковый платок с княжеской монограммой и, сорвав с себя нитку черного жемчуга, грянула на брусчатку.

Реакция на дудочную игру распространялась по принципу домино.

Юноша в собольей шапке, скинул с себя часы «Ролекс» и безжалостно растоптал их ногами.

Потом старик… Затем старушка… Ребёнок…

– Дудочка! – побелевшими губами прошептал Рябов. – Она самая…

Я пригляделся к исполнительнице.

Нет, у неё я никогда не принимал родов.

Хотя она вполне бы могла.

Лет 25… Не больше.

Таз чуток узковат. С родами будут проблемы.

Рябов по-матросски шагнул к девушке и вырвал из её рук сучковатую дудку.

– Довольно импровизаций! – процедил сыщик сквозь зубы. – Потрудитесь-ка объясниться…

Как только последняя чарующая нота растаяла, физиономии слушателей стали принимать прежнее, привычное выражение. Мелочность, озлобленность, суетливость, зависть. Толпа, как раки из решета, разбрелась в разные стороны.

Музыкантша же кошкой кинулась на Рябова и укусила за руку.

– Отдайте! – потребовала без всякого пиетета перед гением сыщика.

– А-а-а! – завопил Рябов.

Я, акушер второго разряда, Петр Кусков обескуражено закусил губу.

Отобрав дудку, барышня трепетно убрала ее в холщовую сумку.

И тут я словно проснулся.

Я выхватил из-за пояса Рябова именной браунинг, прицелился в злодейку.

– Объясниться всё-таки придется, – взвёл я затвор.

История девицы была столько же типична, сколь и необыкновенна.

Рядовой менеджер мелкой туристической компании, Аннушка Горохова, вместе со своей подругой Юленькой, отправилась путешествовать автостопом по знойной Африке.

Девушкам до сладких судорог хотелось встряхнуться после постылой московской жизни, пережить какое-нибудь приключение, встретить щедрого на любовь ковбоя.

Они заблудились.

Их подобрало племя людоедов.

Из человечьих черепушек вдосталь напоили водой.

Аня и Юля с благодарностью глядели на полунагих спасителей.

Юленьку скушали в первый же вечер.

Аннушку спас шаман Тамуку, втрескавшийся в нее без памяти или желавший её съесть чуть позже.

Тамуку вывез Аню в ближний оазис. Там девушка окрепла, сошлась с престарелым шаманом.

Нет, особой любви, конечно, не было. Через месяц обоюдно решили расстаться.

На прощание колдун подарил Ане дудочку, вырезанную из баобаба, всю в сучках.

Колдун объяснил Ане, какие звуки дудки разбудят задремавшую совесть.

– И вот я каждый день выхожу на Триумфальную, – завершила Анюта исповедь.

Объяснившись, девчушка вновь заиграла.

Я сорвал с себя позолоченные часы «Слава», швырнул их в урну.

Рябов же метнул в клумбу серебряный кастет.

– Стойте, барышня! – первым взял себя в руки сыскарь. – Мы с Петей не настолько богаты, чтобы наслаждаться честностью.

Девушка опустила дудку.

– Вам замуж пора… – посоветовал я, акушер Кусков.

Рябов повернул к девушке обветренное лицо:

– Вы бы могли поиграть на гавайской гитаре?

– То есть? – изумилась Аня.

– Произведем взаимообмен. Я вам презентую гавайскую гитару. Всего на пару недель забудьте о дудке.

– Юленьку съели, а я буду бренчать на гавайской гитаре?

– Это личная просьба, – подхватил я мысль детектива. – И помните, никто лучше меня в Москве не принимает роды. А у вас таз узковат. Может произойти казус.

– Дайте России подняться с колен, – добавил Рябов.

– Вот мой адрес… – Аня протянула скромную визитку. – И дудка.

– Гавайскую гитару вам занесет курьер на дом, – заиграл желваками Рябов.

Аня Горохова стала играть на гавайской гитаре у памятника горлану революции, а жизнь, между тем, стала возвращаться в привычное русло.

Богачи уже воздерживались выносить пожитки на улицу. Бедняки гуськом потянулись из лесов и болот, принялись алчно разбирать бесхозно оставленное имущество.

Вернулось чувство реальности и к олигархам.

Конечно, никто не работал…

Все либо мародерствовали, либо стерегли родное.

Вспыхнула эпидемия холеры и гриппа.

На улицах грозные бомжи жгли костры, паля остатки мебели из красного дерева.

– Петя, пока еще работает телефонная связь, нам нужно срочно вызвать госпожу Горохову, – Рябов заиграл желваками. – Где визитка?

Телефон не отвечал. Мы опрометью кинулись на Триумфальную.

Аня на гавайской гитаре наяривала убойную джигу.

Раскрасневшаяся толпа, методично притопывала ногами в опорках.

– Стойте! – гортанно рявкнул Рябов, забрал у девушки гитару. – Вот ваша дудочка, играйте.

– Россия уже встала с колен?

– Играйте!

Девушка заиграла.

Кто-то в толпе всхлипнул, кто-то навзрыд зарыдал.

Толстосум с тремя подбородками грянул крокодиловое портмоне наземь.

– До гавайской гитары русакам еще надо дорасти, – шепнул мне на ухо Рябов. – Пока же Россию может спасти только шаманская дудка.