— А кто он такой был, этот Прохоров?

— Это местность так называлась — Прохоровка. Тысячи танков вели ураганный огонь. Разрывы, рев, гром. Ты можешь себе представить?

— Не могу.

— Но это же все было. У меня дома книга есть «Герои танковых сражений», там, между прочим, и деда фотография имеется. Я тебе обязательно ее дома покажу. И вот теперь представь, человек прошел огонь, воду и медные трубы…

— Павлик, я тебя перебью. Как это понять? Прошел огонь и воду — это всем ясно — человек горел, тонул и остался жив. А как можно пройти медные трубы?

— Могу объяснить, — сказал Павлик и пересел на краешек тахты.

Теперь Надя была от него совсем близко. Она сидела, подогнув ноги и завернувшись в одеяло.

— Под медными трубами подразумевается оркестр. Представляешь? Трубы играют парадный марш, человеку достается слава, почет и так далее. И вот теперь смотри. Если человек прошел испытание огнем, водой и, плюс к тому, — славою и потом не занесся над всеми, а остался таким, каким был, — смелым и простым, то он уже является Человеком с большой буквы. Его все уважают и помнят даже тогда, когда его больше нет на свете…

Павлик взял у Нади фотографию, вложил ее в конверт и спрятал между листами общей тетради.

— А твой дед умер?

— Он погиб, знаешь когда? Он погиб в самый последний день войны.

Надя печально покачала головой и неожиданно погладила Павлика по плечу.

— Вот ты какой — Коротеев, — с уважением сказала она.

Павлик благодарно кивнул и улыбнулся.

— Да, но я не Павел Андреевич, я всего только Павел Ильич. Ты на меня так не смотри, как будто я это он.

«Я вижу сейчас только тебя. Твоя знаменитая фамилия тебя, конечно, немного поднимает над другими, — думала Надя, — но ты очень скромный, и я это ценю. Я тебе пока ничего не буду говорить, а то выйдет, я первая признаюсь, что ты мне понравился. Хотя нет. Ты сегодня первый сказал, что я тебе нравлюсь. Если хочешь знать — ты мне понравился еще тогда, в поезде, и далее везде — и в универмаге, и в зоопарке».

— Ты заметила, мы уже, наверно, целую минуту молчим.

— Да. Я заметила.

— А вообще бывает молчание, которое дороже всяких слов, — сказал Павлик. — «Минута молчания», даже песня есть такая или кинофильм.

— Я сейчас вспомнила… Прошлый год я ездила с бабушкой к ее хорошим знакомым в город Ворошиловград. И вот в воскресенье поехали мы автобусом на экскурсию — посетить мемориал на реке Миус. И вот представь — широкая такая лестница ведет на высокий холм. Мы все подымаемся по лестнице, а там, под землей где-то, радио спрятано. И вот мы идем и слышим — не очень громко звучит торжественная музыка, называется реквием, и на фоне музыки мужской голос без конца называет фамилии тех, кто воевал там и погиб. Но это не все. Кроме мужского еще и женский голос, как бы наплывает. Это голос скорбящей матери, которая прощается со своим сыном, павшим смертью храбрых. Мы все шли по лестнице и молчали. Поднялись на самый верх, там такой шлагбаум из железобетона — заслон врагу. И тут же горит Вечный огонь. И все, кто пришел наверх, все молчали долго-долго…

Павлик внимательно слушал Надю, невольно относя ее слова ко всему тому, что у него было связано с дедом. Он никогда не видел его, но память о нем была ему безмерно дорога.

— Павлик, — тихо сказала Надя, — я тебя сейчас поцелую…

Все случилось так быстро, что он даже не успел ничего подумать. Надя поцеловала его в губы и сразу оттолкнула:

— Иди спать. Иди. Уже поздно.

Павлик сидел, не двигаясь. Он удивился — как громко стучит у него сердце.

— Иди, Павлик, — повторила она. — И не туши свет…

— Надя, — сказал Павлик, — Надя…

Она не ответила, и вдруг зазвонил телефон. Надя даже вздрогнула, до того он был громким, этот ночной звонок.

— Возьми трубку, — сказала она, — здесь же твои родные живут.

Павлик снял трубку. «Кто бы это мог быть?»

— Я вас слушаю.

— А я вас слушаю, — раздался в ответ знакомый голос. Звонила мама из Озерска. — Я тебя не разбудила?

— Нет. Я не спал.

— Почему же ты не спал?.. Я просила тетю Наташу передать тебе, чтобы ты утром позвонил мне на работу…

Павлик посмотрел на Надю и, прочитав в ее глазах вопрос, написал пальцем по одеялу — мама.

— Я решила не дожидаться твоего звонка и сама позвонила.

— Мама знает, что ты не один? — шепотом спросила Надя.

Павлик пожал плечами и сказал в трубку:

— И хорошо сделала, что позвонила.

— Доехал благополучно?

— Нормально.

— А ты скажи. Сам ей скажи, — прошептала Надя.

— Павлик, ты к тете Наташе приехал не один, это правда?

Павлик ответил не сразу. Как неловко, что ему придется говорить в присутствии Нади. Можно просто слушать, что скажет мама, и отвечать односложно — да, нет. Но эту робкую мысль вытеснила другая. Лучше все сказать самому, не дожидаясь никаких вопросов.

— Мам, — сказал Павлик, — хочу довести до твоего сведения… что в поезде я познакомился с одной девушкой. Мы ехали в одном купе. Она тоже собирается поступать в ПТУ. И теперь мы вместе будем поступать. Я профессию выбрал окончательно — электромонтажник, а ее больше интересует кондитерское производство. Она будет кондитером…

— Очень это неудобно, — сказала мама.

— Как ее зовут? Зовут ее Надя. Надя Фирсова. Они живут на улице Коммунаров, возле кино. Ее родители сейчас в геологической экспедиции…

— Интересно, что сказала тетя Наташа, когда вы явились вдвоем?..

— А бабушка, с которой она живет, — продолжал Павлик, — участница Великой Отечественной войны, награждена орденом и медалью.

— При чем тут бабушка?

— Завтра мы с Надей подадим заявление.

— Какое заявление? — испуганно спросила мама.

— В ПТУ. Я в свое, она в свое.

— Как ты все-таки мог?..

Павлик улыбнулся: «Интересный разговор. Ты мне про Ерему, а я тебе про Фому».

— Ну, чего ты молчишь, Павлик? Скажи что-нибудь.

— Она тебе тоже кланяется, — сказал Павлик и бросил взгляд на Надю.

И Надя подтвердила кивком, что она кланяется.

— Павлик, ты уже взрослый. Мне неудобно, особенно по телефону, объяснять тебе простые истины. — Мама сделала паузу и негромко спросила: — Она здесь? Рядом с тобой?

— Конечно! — ответил Павлик. — Я же говорю, она тебе кланяется. Мам, ты не волнуйся. Папе привет, и учти, ты это сама сказала, я взрослый. Считай, что я уже электромонтажник.

— Ладно. Смотри у меня.

— Привет! — сказал Павлик. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — немного помолчав, сказала мама и добавила: — Привет кондитеру.

Вот что значит лето — еще только шесть часов утра, и уже совершенно светло. За открытым настежь окном зеленеют верхушки пирамидальных тополей, а над ними длинные стрелы кранов указывают в разные стороны.

Надя склонилась над столом, она писала письмо своей верной Алене. Писать удобно, тихо, ничего не отвлекает. Алена, конечно, удивится, когда получит ее письмо. А впрочем, чего ей удивляться, все же самая близкая подруга — сколько лет на одной парте просидели и восемь классов вместе закончили. Алена подала в музыкальное училище. Она уже второй год играет в ансамбле народных инструментов на мандолине. Конечно, если бы она играла на скрипке или, того лучше, на арфе, было бы гораздо эффектней, но мандолина тоже ничего. Инструмент из группы щипковых, а скрипка и виолончель — те из группы смычковых.

Надя почертила «шариком» по газете — пишет хорошо, пасты хватит.

На раскладушке на пороге маленькой комнаты спал Павлик. Как он выдвинул свою раскладушку, так она и осталась. Он спал, уткнувшись лицом в подушку. Руки, как при зарядке, разведены на ширину плеч, кисти сжаты в кулаки. Если сейчас поднять раскладушку вместе со спящим Павликом и поставить ее вертикально, получится, что Павлик застыл в боксерской стойке — а ну, подходи любой!..

Надя посмотрела в окно, чирикнула прилетевшему на подоконник очень озабоченному воробышку и перечитала написанное. Письмо получается длинным, но ничего, Алена прочтет не отрываясь. Она же понимает, что кроме ее щипковых в жизни есть кое-что не менее интересное.