— Разрешите мне коротко остановиться и поставить вопрос ребром. Ситуация, товарищи, складывается так, что, находясь под влиянием не изученной в должной мере водной среды, я имею тенденцию углубиться в этот вопрос с возможностью последующего невыхода наружу. Не буду долго останавливаться на истории вопроса, так как налицо чересчур высокое потребление воды на душу населения и речь моя имеет тенденцию утратить необходимую для народа разборчивость…

— Ты понимаешь, Трезор, о чем изволит говорить этот господин? — спросил Иван Сергеевич у своей верной собаки.

Трезор пожал ушами.

А тонущий Тютин, вместо того чтобы огласить окрестности кратким и исчерпывающим восклицанием «Тону! Спасите!», хлебнув новую порцию воды, продолжал:

— Современная обстановка складывается в таком аспекте, что с каждым новым погружением я добиваюсь все большей и большей глубины. Таким образом, товарищи, у меня уже сложилась реальная перспектива нырнуть последний раз только в одном направлении, а именно туда…

— Не понимаю, решительно не понимаю, что желает выразить словами этот господин, — сказал Иван Сергеевич и, тихонько свистнув собаке, пошел вдоль берега и скрылся в кустах.

Итак, Тургенев ничего не понял.

И утонул бы незадачливый герой рассказа, кабы не счастливый случай.

По соседству катался на лодочке некий молодой человек, понаторевший на профсоюзной работе и знавший толк в канцелярской речи. Услышав совсем уже неразборчивые рулады Тютина, молодой человек направил лодку куда надо и сказал:

— Моя фамилия Мармуев. Если вы, товарищ, так резко ставите вопрос, то назрела острая необходимость оторвать вас от губительного влияния засасывающей вас среды. И моя задача на сегодняшний день состоит в том, чтобы поднять вас на более высокий уровень. Я кончил, — сказал молодой человек и вытащил Тютина еще живым.

Убедившись, что моему герою больше ничего не угрожает, я с сознанием исполненного долга завершаю на этом свое реалистическое сочинение с легким налетом фантастики.

1968

Не знаю, откуда во мне столько робости? Она и только она заставляет иной раз выбирать «путь, чтобы протоптанней и легше». В этом стыдно признаться, но, если, скажем, до моего свидания с начальством кто-нибудь замолвит обо мне словцо, я обретаю крылья для полета, вооружаюсь уверенностью в собственных силах.

Говорю я об этом с единственной целью убедить вас, что я понимаю свой недостаток — желание на всякий случай подстраховаться, почувствовать где-то возле пояса надежный тросик лонжи, вроде той, с которой порхают под куполом цирка воздушные акробаты. Чем тоньше лонжа, тем лучше. Восхищенные зрители не замечают ее, номер выглядит эффектней…

То, о чем я хочу рассказать, произошло сравнительно недавно. Я не могу еще разобраться в своих ощущениях, но все же не считаю, что одержал победу. Правильней будет сказать, что я лишь вкусил ее первые горьковатые плоды.

Не стану утомлять вас подробностями. Скажу коротко — мне необходимо было получить согласие начальника перевести меня, в пределах нашего же учреждения, на другую работу, которая бы больше соответствовала и моим знаниям и возможностям. Казалось бы, все просто? Нет. Нужно отважиться на серьезный разговор с начальством. Нужно пойти к нему на прием, просить, добиваться, а это, как говорится, выше моих сил.

Есть у меня приятель, мы когда-то вместе учились, дружили. Сегодня он весьма заметный человек, он известен всей стране. Я не буду называть ни профессии, ни имени его, ни фамилии. Впрочем, имя я могу назвать — Константин, Костя. В детские годы его звали Котькой. Живой, коренастенький, веселый, он слегка заикался, и мне всегда казалось, что это добавляло ему обаяния. Сейчас, как я вам уже сказал, Костя у всех на виду. Он изменился, это понятно. Стал меньше заикаться, маленько полысел, но в чем-то остался прежним Котькой.

В тот вечер я был во Дворце спорта. Армейские хоккеисты играли с Воскресенским «Химиком». И вот во время перерыва, когда я стоял в фойе, кто-то, неслышно подкравшись сзади, закрыл мне ладонями глаза. Это были мужские ладони. Я подумал несколько секунд и твердо сказал: «Котька!»

Человек опустил руки, я обернулся и, к собственному удивлению, увидел, что не ошибся, — передо мной стоял Костя.

— Как это ты сразу угадал?

— Интуиция, — сказал я.

Мы поздоровались, обменялись впечатлениями об игре, а потом Костя спросил:

— Ты что завтра делаешь во второй половине дня?

— Догуливаю отпуск.

— Запиши мой домашний адрес.

— Зачем мне записывать? Я его помню.

— Забудь. Мы уже месяц как переехали. Завтра жду тебя в четыре часа, посидим в мужском обществе, выпьем по рюмке коньяка и решим все жизненные проблемы.

— У тебя будут гости? — спросил я.

— Да. Зайдет один товарищ.

— Кто?

— Ты. Меня жена бросила. На неделю. К маме отбыла в Ригу. Давай, давай, пиши адрес, не теряй времени.

На следующий день перед встречей с Костей я даже и не помышлял говорить с ним о моем деле. Я просто шел к старому товарищу посидеть часок-другой, потолковать, и, честно признаюсь, мне было любопытно снова поглядеть на него и лишний раз убедиться, что уж для меня-то он наверняка остался прежним Котькой…

Потом у него дома, когда мы полюбовались Москвой с балкона двенадцатого этажа, осмотрели новую, еще не обжитую квартиру и по-холостяцки расположились на кухне, после второй рюмки я не удержался и рассказал ему, сколько треволнений вызывает у меня предстоящий разговор с начальником.

Костя лично его не знал, что несколько осложняло дело. Не для Кости, разумеется. Для Кости это не имело никакого значения, потому что его-то мой начальник не мог не знать.

— Если ты даже сам решишь проявить инициативу, — сказал я, — и позвонишь ему, он, конечно, сразу смекнет, что ты это сделал по моей просьбе, а я стою рядом и с трепетом жду, что он ответит.

Костя пожал плечами и перевел разговор на другую тему. Пришел друг-однокашник и вместо задушевной беседы и воспоминаний о далекой юности не нашел ничего лучшего, чем намекнуть, сколь важную роль в его судьбе может сыграть один его, Костин, телефонный звонок…

— Чего ты вдруг замолчал? — спросил Костя.

— Ругаю себя.

— Молча?

— Это же приличней, чем вслух… В общем, считай, что я тебе ничего не говорил.

— Пу-пу-пуру-пу-пу… — негромко пропел Костя.

— Я Лиду Морозову встретил. Знаешь, она за кого замуж вышла?

— За кого? — спросил Костя.

— За советника нашего посольства не то в Объединенной Арабской Республике, не то в Абиссинии, не помню… В общем, где-то в тех краях.

Костя помолчал.

— Ты что же, в самом деле считаешь, что мой звонок может оказать на него влияние? — неожиданно спросил Костя.

Мне показалось, что он немного кокетничает. Он, вероятно, ждал, что я скажу: «Как же твой звонок может не оказать влияния?»

— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказал я. — Зимой ходил на лыжах?

— Ходил несколько раз…

Костя колебался, я это видел.

— Мы как-то в Звенигород ездили, — сказал я, — там и равнина, и горки. Дивные места…

— Ладно, — сказал Костя, — ты знаешь номер его телефона?

— Все-таки хочешь ему позвонить?

— Да.

— А может… не стоит?

— Стоит. Как его зовут?

— Анатолий Андреевич. Вот номер его телефона, но он…

— Что?

— Он догадается, что разговор был при мне.

— Не догадается.

Мы прошли в кабинет. Костя снял трубку и набрал номер. Ему ответила секретарша Зоя Алексеевна.

— Будьте добры, соедините меня, пожалуйста, с Анатолием Андреевичем. Кто просит? Его просит… — Костя назвал свою фамилию и после паузы сказал: — Здравствуйте, Анатолий Андреевич! Извините, что побеспокоил. Дело в том, что под вашим руководством работает один мой старый-престарый товарищ…

Я стоял у окна и чувствовал, что краснею, а Костя говорил просто и свободно: