Рассказчик вспоминает анекдот такого содержания: молодая дама наняла для своих детей няньку и до ее знакомства с детьми, уходя в гости, наказала: «Всем детям в 9 часов дать по чашке молока и уложить спать». Вернувшись домой, она услышала от няньки: «Всё в порядке. Дети оказались послушными, все, кроме одного рыжего мальчугана. Он ни за что не хотел идти спать, и я его с трудом укачала». «Вы сошли с ума, — сказала хозяйка. — Рыжий — это мой муж!» Анекдот разыгран в пределах диалога. Однако сюжет не завершился, самое главное впереди: рассказчик вступает в диалог с аудиторией. «Сидящий в третьем ряду со строгим выражением лица мужчина сказал: «Одну минуточку! Вы меня, конечно, извините, но неужели же вы можете себе представить, что взрослая женщина, и тем более нянька, то есть человек, имеющий дело с детьми, не сумела, понимаете ли, отличить мужа от мальчонки. Вы меня извините, конечно, но она просто дура, если могла допустить такую ошибку».

Этот голос из зала, воспроизведенный рассказчиком, и является ударным звеном юмористического рассказа. Ласкин полушутя завершает: «Когда растаяла вторая волна веселья, я счел необходимым поблагодарить рассудительного товарища из третьего ряда. Так что я еще раз говорю — пусть они живут и здравствуют, представители тех самых трех процентов. Ведь это же правда, что с ними веселей». Такова замкнутая структура устного рассказа.

Писатель накапливал и отшлифовывал приемы юмористического письма, выстраивал отношение к изображаемым персонажам. Он их не казнит и не осуждает, не морализирует по поводу их просчетов, приходит на помощь высмеиваемому, попавшему впросак, сострадает ему и сочувствует — чуть иронически, — если жалит. В этом, собственно, и состоит особенность Ласкина-юмориста.

К своим выступлениям Ласкин тщательно готовился. Продумывал композицию, располагал материал, занимательно выстраивая его драматургию.

Многие сюжеты рассказов рождались из писем читателей, которых Ласкин называл своими соавторами. Выступая в канун Нового, 1960 года, писатель рассказывал: «Когда на экраны вышла наша комедия «Карнавальная ночь», мы получили много писем. Среди них было и такое: «Огурцов, которого вы изобразили, выдуман от начала до конца. Лично я, клубный работник, не встречал такого Огурцова, а если вы имели в виду т. Манухина С. Ф. из районного Дома культуры, то нужно было так и сказать…» В Новом году мишени остаются прежними. Смех не только разит, но и лечит».

А вот два письма читателей, в которых предлагаются сюжеты и которые Ласкин с благодарностью использует в выступлениях на своих вечерах.

«Это — не Лешка!» Жена перед Восьмым марта идет в парикмахерскую сделать прическу и просит мужа зайти в садик за сыном. Когда она возвращается домой, то застает мужа смотрящим футбол по телевизору, а на ковре она видит какого-то мальчугана, играющего в игрушки. Она говорит мужу: «Так это же не Лешка!» На что муж, не отрываясь от телевизора, отвечает: «Какая разница, все равно завтра отводить».

«Самоубийца на рельсах». Безответная любовь заставила парня расстаться с жизнью. Он лег на трамвайные рельсы и положил на грудь буханку хлеба. Проходящий мимо мужчина спрашивает: «Что вы тут делаете?» Юноша рассказал о своем горе. «А хлеб зачем?» — «О! Да вы, видно, не знаете наш город. У нас, пока трамвая дождешься, с голоду умрешь!»

Верно сказано: шутить в меру хорошего вкуса — признак остроумия и гибкого ума. В полной мере это можно сказать о рассказах Ласкина.

«Да, Ласкин на эстраде, на литературном вечере — блистательный артист, собеседник и шутник, легко завоевывающий сердца слушателей. Он становился «своим» не потому, что подделывался под «своего парня», а в самом деле излучал искренность. Высокий, стройный, с умными глазами, полный самоиронии, Ласкин сразу же вызывал симпатию в любой аудитории. Мне посчастливилось часто бывать с ним на выступлениях, и я видел, как этот большой, солидный человек завораживал зал своим красивым голосом, а потом вдруг становился трогательно наивным и как-то застенчиво улыбался… И люди отвечали ему улыбками понимания. И тогда возникал смех. Тот самый смех, который Лев Толстой называл «главной чертой человеколюбия…», — вспоминал Григорий Горин.

Но Б. С. Ласкин прежде всего — писатель, избравший трудный жанр юмористического рассказа.

Он любил повторять: «Ох, как трудно быть юмористом. Ведь плачут люди по сходным причинам. А с юмором — сложнее. Смеются люди по причинам разным».

Чтобы понять его прозу (а он написал около трех сотен рассказов, которые, как признал один критик, «рассеяны на столь большой газетно-журнальной площади, что и сам автор, наверное, не помнит, где и когда напечатан тот или иной рассказ»), нужно вспомнить и то, что он примерно с конца сороковых годов и всю жизнь был и театральным драматургом, написал несколько комедий, шедших во многих театрах, был признанным корифеем эстрадной драматургии. «Борис Ласкин часто выступал на эстраде и много писал для эстрады. Писать для эстрады трудно. Настоящая литература остается литературой вне зависимости от того, читается ли она глазами или воспринимается на слух. Борис Ласкин это хорошо понимал, поэтому его произведения нашли на эстраде таких блестящих исполнителей, как Аркадий Райкин, Мария Миронова и Александр Менакер, Андрей Миронов…» — это тоже Горин.

«Эстраде нужен не только профессиональный и одаренный режиссер, но и автор номера, человек талантливый, смелый, способный не просто пересказать старый анекдот или кое-как зарифмовать средний текст на злободневную тему, но и подняться до того уровня, на каком писали специально для эстрады М. Зощенко, Б. Ласкин, Н. Эрдман, А. Хазин, В. Ардов, В. Поляков, В. Масс, В. Дыховичный, как пишут для нее и сегодня А. Володин, Л. Зорин, М. Жванецкий, Л. Лиходеев, Г. Горин, М. Ножкин, А. Хайт, С. Альтов, Арк. Арканов», — писал Б. Поноровский в «Литературной газете» в 1985 году, через 2 года после смерти Ласкина.

Надо сказать, что критика вообще-то не баловала писателя, как, впрочем, и других талантливых юмористов. Я не помню за долгие годы ни одной развернутой статьи, анализирующей метод и стиль писателя. Правда, сохранилось довольно много коротких отзывов-рецензий на книги, в которых отмечаются существенные черты ласкинской юмористической прозы.

Критик Марк Поляков писал по поводу сборника рассказов «Друзья и соседи» (1978): «Главным героем рассказов Бориса Ласкина поистине становится смех. Поэтому и структура этих рассказов (жанрово очень разнообразная) своеобразна и превосходна. Борис Ласкин по преимуществу лирический сатирик, даже когда он бичует порок и недостатки, читателя окутывает атмосфера нетерпимости и насмешки над пороком. Рассказчик — стержневой образ миниатюр Ласкина — выступает в образе весельчака, человека с доброй улыбкой и негромкой иронической манерой описания… Есть одна характерная для Ласкина фраза: «Пожалуйста, я могу рассказать. Только эта история будет не серьезная, а так, шуточная». В этом заключается очарованье повествования Ласкина. Ибо внешне он как бы акцентирует, нажимает — история будет не серьезная, а шуточная. Но на самом деле эта шутейная история — серьезна, она дает комический срез очень серьезной стороны жизни…»

В. Санин отмечал: «…Искусством смешить Б. Ласкин владеет в совершенстве. Мастер сюжета, он для каждого, даже самого небольшого, рассказа находит свою «изюминку»: либо это забавная, иной раз гротесковая ситуация («Фестиваль в городе Н»), либо шутливый обман («Душа общества»), либо совершенно неожиданный финал, каким прославился, например, вошедший в антологию юмористической литературы рассказ «Свадебный пирог».

Неистощимо изобретательный в сюжетных приемах, Ласкин обладает и ярко выраженным индивидуальным почерком. Ко многим персонажам его рассказов невольно испытываешь симпатию и доверие — они веселые, честные и славные люди.

Талант писателя добрый, для него более характерны ирония и веселый смех, нежели сарказм и насмешка: даже отрицательные герои часто не вызывают нашего негодования, поскольку автор всегда оставляет им шанс исправиться. Но когда писатель начинает «препарировать» явления нашей социалистической морали, его перо становится беспощадным, остро сатирическим.