— Нет, петь мы, пожалуй, не будем, — сказал главный режиссер. — У меня есть другое предложение. Давайте обменяемся, хотя бы коротко, по поводу нашего спектакля…

— Замечательная идея! — обрадовалась заведующая литературной частью.

«Если минуту назад я еще сомневался, то сейчас уверен, что так называемый «случай» был отлично подготовлен». Мурин произнес это мысленно, а вслух сказал:

— Не имею возражений. — «Ну что, голубчики! Думали, я растеряюсь?»

— Полагаю, я выражу общее мнение, поскольку мы все здесь люди заинтересованные, если попрошу Виктора Алексеевича высказать хотя бы самое главное впечатление. Как вам спектакль?..

Лучшие мастера театра могли бы поучиться у Мурина держать паузу. Не помолчать, а именно выдержать паузу, в которую вмещается все — и размышления, и художественный анализ, и необходимость найти самые точные слова, которые, как известно, ценятся на вес золота, особливо если их произносит руководство.

И Мурин заговорил только тогда, когда ощутил, что его пауза обрела должную значительность.

— Искусство театра, товарищи, отличается от живописи и от скульптуры. У каждого искусства свои законы… О вашем спектакле я скажу так — он, как говорится, вызывает желание подумать…

— Это уже кое-что, — с надеждой произнес Гусев и скромно улыбнулся.

Мурин помолчал. «Его работа! Телефоны — ладно, случай. Но ловушка в кабинете, безусловно, гусевская затея».

— Спектакль требует серьезного обсуждения, как говорится, в полном объеме… Наша задача — взвесить все «за» и все «против», чтобы подчеркнуть именно то, что несет основную нагрузку, которая, в свою очередь, нацеливает исполнителей образов наших современников, шагающих в завтрашний день, который, в свою очередь, является продолжением сегодняшнего дня. Я лично, товарищи, в этом просто-таки убежден…

Здесь Мурин исполнил очередную паузу. Она была необходима. Слушателям предстояло как следует воспринять сказанное, убедиться в глубине его художественного мышления и осознать свою огромную ответственность в свете новых творческих задач.

За дверью раздался голос Нины:

— Анатолий Фомич! Слесаря нет на месте. Говорят, скоро будет. Вы не волнуйтесь.

— А мы нисколько не волнуемся, — громко, даже с некоторым вызовом сказал Мурин. Произнесенная им программная речь добавила ему уверенности. Инициатива была уже целиком в его руках. Он расстегнул, а потом и снял пальто.

— Как слесарь появится, тащите его сюда, — приказал директор и вновь обратил взгляд на Мурина, полагая, что у того успели уже созреть новые ценные соображения.

Мурин погрузился в раздумье, и тогда главный режиссер спросил:

— Виктор Алексеевич, как вам кажется, достаточно ли выявлены и главные смысловые акценты, и, так сказать, основная идея пьесы?

Мурин погладил лоб, светлые вьющиеся волосы. «Вопрос вроде бы ясный — «достаточно ли выявлены?». Ответить можно — «достаточно» или «недостаточно». Но это будет упрощенный подход. Такая определенность хороша в сапожном производстве. А в искусстве нужен другой метод. Тут самое главное — не надо пальцем тыкать».

— Я вам так скажу, товарищи. Каждое произведение содержит в себе то или иное содержание. Все действующие лица без исключения выражают мысли, а в отдельных случаях и определенные идеи. В чем состоит наша задача? Она состоит в том, чтоб донести все это до нашего сведения и до нашего понимания. Ромен Роллан, его, безусловно, многие товарищи знают, в свое время правильно выступил… Я боюсь неточно привести его слова и скажу основное. Ромен говорил, что задача искусства — изображать явления жизни. Надо, я думаю, с ним согласиться. Это, понимаете, и будет ответ на наш вопрос.

Главный режиссер посмотрел на директора. Директор — на артиста Луганского. Луганский — на заведующую литературной частью. Заведующая литературной частью — на комика Левко, а Левко — на запертую дверь.

Мурин заметил этот многозначительный обмен взглядами. Выходит, дал он товарищам пищу для размышлений. Помог что надо осознать и сделать соответствующие выводы. Одним словом, осуществил на практике свое руководство городским драмтеатром.

— Понятно, — негромко произнес главный режиссер и закурил.

— Анатолий Фомич, — раздался голос Нины, приглушенный массивной дверью. — Все в порядке! Слесарь вернулся.

Не прошло и десяти минут, как слесарь сделал свое дело и дверь открылась.

Мурин надел пальто. Все вышло на редкость удачно. Заточение длилось не так долго, он за это время дал возможность почувствовать отдельным товарищам, что не зря ест хлеб и может в любой момент, если надо, ответить на самые сложные вопросы.

Он легко понял настроение всех, кто по воле случая оказался с ним запертым в одном кабинете. Все они были опечалены тем, что их свидание было коротким. Им столько удалось узнать и понять за это время, а не вернулся бы так скоро слесарь, они наверняка узнали бы еще больше о сложных и вечных проблемах искусства.

Покинул кабинет Мурин вместе с директором и главным режиссером. Те молчали.

Потом, словно спохватившись, главреж обернулся и с чувством произнес:

— Спасибо слесарю. Большое спасибо.

Слесарь уложил в чемоданчик свои инструменты и махнул рукой: мол, не стоит, чего там.

Кабы ведал Виктор Алексеевич Мурин, за что главный режиссер театра поблагодарил слесаря.

Но он не знал.

Впрочем, не знал этого и слесарь.

1976

Когда до праздника осталось всего три дня, Крекшин развил бурную деятельность. В нашем КБ знали, если Женя берется за дело — успех обеспечен.

Во время обеда Крекшин прибежал в буфет:

— Мужчины! Прослушайте информацию. Первое — праздничный ужин в порядке. С музыкой тоже — Савчук принесет магнитофон. Состав участников — мы и наши жены. Мужчинам форма одежды парадная — выходной костюм, белая сорочка, галстук…

— И желательно — обувь, — вставил Гольцов.

— Можно, я во фраке приду? — спросил Митяев.

— Можно. Но при этом валенки должны быть с галошами.

— Братцы! Острить будете потом. Женщинам уже заказаны цветы. Теперь слушайте дальше. Восьмого марта кроме цветов и сувениров наши женщины должны получить поздравительные письма.

— От кого? — спросил Гольцов.

— От Организации Объединенных Наций. «От кого». От нас.

— А зачем письма? Мы их лично поздравим. Не мастер я сочинять письма, — сказал Гольцов.

— Все продумано. У меня уже готов проект…

— Что? Всем писать одно и то же?

— Я же говорю — есть каркас, вам останется вписать самую малость. Начало такое: «Дорогая мама, бабушка, тетя, сестра, жена, подруга, невеста…»

— Не понял, — сказал Митяев.

— Все же ясно! Хочешь поздравить жену — напишешь «жена», бабушку — напишешь «бабушка» или «бабуся». Соображаешь?

— А если оставить весь список, а ненужное вычеркнуть?

— Дело хозяйское. А дальше идет такой примерно текст: «От всей души поздравляю вас, тебя с весенним днем Восьмое марта. Прошел еще год творческого труда, или отличной учебы, или заслуженного отдыха — у кого что. За этот год вы, ты стали, стала еще прекрасней, энергичней, обаятельней, моложе и так далее. Желаю тебе, вам здоровья, счастья, успехов в труде, в спорте, в личной жизни. С праздником вас, тебя. Пусть всегда будет мама, бабушка, сестра, невеста и так далее. Подпись».

Первым откликнулся Гольцов:

— В списке есть и бабушка, и подруга, и жена, а почему нету, как ее, свекрови?

— Откуда у тебя может быть свекровь? Ты же мужчина.

— Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это теща, — пояснил Митяев.

— А если я хочу начинать не с «дорогая», а с «уважаемая»?

— Твое право. Желающие могут применять обращения типа — «лапушка», «ласточка», «звездочка», и тэ дэ. Кому что нравится. В общем, оставляю вам свой проект.

Не буду вам рассказывать, как прошел у нас праздничный вечер. Всем было хорошо, приятно и весело. Гвоздем программы стало чтение поздравительных писем. Их исполнили вслух одно за другим.