Я в упор смотрел на генерала и теперь уже окончательно убедился — это он.

— Попрошу минутку внимания, — сказал я. — Рад вам сообщить, товарищи, что с нашим уважаемым гостем лично я знаком. Товарищ генерал! Мы здесь люди свои, разрешите доложить присутствующим об одной нашей встрече…

— Ну что ж, — кивнул генерал, — не возражаю. Докладывайте.

— Расскажу по возможности коротко. Тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Я — курсант полковой школы в Краснознаменной кавалерийской дивизии. Стажируюсь, командую взводом. Недавно прибыло пополнение. Ребята грамотные, всё схватывают на лету. Выучили тогдашние знаки различия, основы армейской дисциплины. Отделение чистит оружие, мимо идет командир, в петлицах по два кубика. Сразу команда: «Встать! Смирно! Товарищ лейтенант! Первое отделение занято чисткой оружия». Лейтенант — руку к козырьку: «Здравствуйте, товарищи!» — «Здра!» Лейтенант: «Вольно!»

Уставной этот порядок мои молодцы освоили быстро, но попутно вот на что обратили внимание, вот что заметили, так частенько бывало — чем командир старше по званию, тем реже он дожидается окончания доклада, и после команды «Смирно!» он, козырнув, говорит: «Вольно, вольно, продолжайте».

Это начало.

Теперь слушайте дальше.

Конюшня. Слева и справа в станках кони. Длинный проход выложен кирпичом. Идет дневная уборка. В руках у ребят щетки, скребницы и прочая «электронная» техника. Дежурный отлучился, оставил за себя дневального — парня из пополнения. А я, стажер, хожу и наблюдаю.

Надо вам сказать, что высокое начальство на конюшню наведывалось не часто. Командир полка, комиссар, те еще бывали, а вот из дивизии редко кто заглядывал.

Продолжается уборка, и вдруг вижу — в отделении возникает не майор, не батальонный комиссар, а наш очень молодой командир дивизии, комбриг по званию.

Приближается не спеша, поглядывает по сторонам, ожидает, когда ему доложат.

Я окликнул дневального, он вмиг сориентировался, сделал глубокий вдох, рысцой побежал навстречу комбригу и больше попросил, чем скомандовал: «Смирно».

Встал. Перед ним командир дивизии — рослый, застыл в положении «смирно», ждет.

Красноармейцы выстроились вдоль прохода.

Дневальный медленно отдал честь. Молчит.

Комбриг тоже молчит, не без интереса смотрит на дневального, и тот наконец доверительно ему сообщает:

— Товарищ комбриг! Дневальный за дежурного красноармеец Тюриков… Евгений…

Комбриг бросает: «Вольно!» — морщится, как от зубной боли, и спрашивает у Тюрикова:

— Кто же это вас так учил докладывать?.. Кто?.. Кругом! Войдите, как я. Смотреть всем!..

Тюриков повернулся через левое плечо и к воротам, а комбриг вошел в станок и принялся за уборку. Делал он все ловко и сноровисто. Рыжий конь стукнул копытом об пол и закосил глазом, будто почувствовал, кто им занимается.

Мы стоим, ждем и слышим голос комбрига: «Входите!» И Тюриков вошел. Идет, особенно не торопится, шпоры на ходу позвякивают.

Тут комбриг покинул станок и громовым голосом скомандовал:

— Взво-од, смирно!

Пробежал несколько шагов, остановился, четко приставил ногу и, взметнув к козырьку вытянутую ладонь, начал тем же громовым голосом:

— Товарищ дневальный за дежурного!..

Все. Закончить доклад командиру дивизии не удалось.

И знаете почему?

Потому что Тюриков вежливо сказал ему:

— Вольно, вольно, продолжайте.

Тут мы замерли. В тишине из глубины конюшни донеслось конское ржание.

Комбриг на мгновение закрыл глаза, молча повернулся и вышел.

Когда он шел через плац, мне показалось издали, что он шатается от смеха.

— Соображаете, что вы сделали? — строго спросил я Тюрикова.

И он смущенно ответил:

— Понимаете, мне было неудобно. Я еще только службу начал, молодой, необученный, и мне будет докладывать командир дивизии, комбриг!..

К концу дня о происшествии на конюшне знал уже весь полк.

Вот какая у нас смешная получилась история, — закончил я.

Еще в ходе рассказа я заметил, что все то и дело посматривали на генерала, они, конечно, догадались, что он и был тем самым комбригом.

— Вы, случайно, меня не помните, товарищ генерал? — спросил я. — Моя фамилия Калягин.

— Честно сказать, не помню. Сколько лет миновало. Впрочем, если не ошибаюсь, что-то вы, кажется, публиковали в дивизионной газете.

— Совершенно точно. А этого дневального Тюрикова помните?

Генерал ответил не сразу:

— Тюрикова помню.

— Незабываемый товарищ. Интересно, жив он?

— В прошлую пятницу был жив и здоров.

Меня прямо поразила эта осведомленность, а между тем генерал, адресуясь ко всем, кто меня слушал, продолжал:

— Евгений Иванович Тюриков — кадровый офицер, инженер-полковник, одаренный и вообще прекрасный человек. Прошу мне верить.

— Значит, вы с ним встречаетесь?

— Да, и довольно часто. Поскольку он мой зять.

— Что? Как… зять?

Генерал Платонов улыбнулся. Моя растерянность доставляла ему явное удовольствие.

— История, которую вы сейчас поведали, имела успех. Особенно веселилась моя дочь Наташа, которая впоследствии вышла замуж за Женю Тюрикова и теперь носит его фамилию, как и мои внуки Миша и Павлик — Михаил Евгеньевич и Павел Евгеньевич Тюриковы.

Неожиданное продолжение рассказанной мной истории вызвало в гостиной большое оживление. Вошел директор Дома культуры.

— Товарищи ветераны! Зал уж полон. Просим!..

По пути на сцену в президиум торжественной встречи генерал коснулся моего плеча:

— Правильно сказано, что жизнь богаче любой выдумки. Согласны, товарищ Калягин?

Я безмолвно развел руками.

А генерал Платонов лукаво подмигнул:

— Вольно, вольно, продолжайте!..

1979

Моя супруга. Клавдия Филимоновна, женщина энергичная, и сегодня передо мной стоит задача, как использовать ее энергию в мирных целях.

После вмешательства моей Клавдии Филимоновны в отдельные моменты нашей действительности надолго остается радиация, от которой страдаю не один я, но и другие, совершенно посторонние граждане.

Хочу привести последний случай.

Один мой хороший знакомый, не скажу — друг, но знакомый, знаю этого человека хотя и не так давно, но знаю, встречались не раз, два раза мы встречались. И вот этот самый товарищ, по фамилии Скороваров, встретил меня, когда я шел сдавать в магазин стеклотару. Мы пригласили для компании еще одного товарища и решили постоять в узком кругу.

Не буду описывать, как прошла наша встреча, но скажу, что получился небольшой перебор, в особенности в лице Тешина — нашего третьего участника. Когда мы пришли ко мне домой, чтобы закончить беседу, то там разыгралась ненормальная сцена. Если бы Клавдия пошла на нас в атаку, не было бы вопросов, но эта хитрая женщина изобразила на лице улыбку и заявила: «Какой сюрприз! Раздевайтесь, садитесь к столу, сейчас я вас чаем напою».

Когда Скороваров разбудил Тешина, на столе уже стояли чашки, чайник, варенье.

Мы, конечно, сели. Скороваров спел баритоном, а потом сказал, что он крупный специалист но торговому оборудованию, а Тешин сообщил, что он водитель «рафика» и в настоящее время проводит каникулы по линии ГАИ.

Клавдия спросила у гостей, какое их семейное положение. Оба сказали, что женаты. У одного жена работает медсестрой в институте мозга, а у другого — в ателье химчистки.

Видя, что Клавдия начала совершенно ненужное следствие, я указал ей на это дело, но она заявила, что желает поскорей подружиться и со Скороваровой, и с Тешиной, чтобы у нас сложился небольшой коллектив и чтоб мы могли в любой момент собраться и культурно провести время.

Вскорости гости разошлись, и мы остались с супругой вдвоем. Конечно, я ожидал, что Клавдия тут же применит ко мне запрещенные приемы, но этого не было, и у меня появилось подозрение, что Клава наметила какое-то другое мероприятие.