— Все будет как надо, — сказал Кудряев. — К подарку приложим письмо на бланке конторы, а то решит — родственники прислали. Письмо без подписи. А потом при случае намекнем, но, конечно, не грубо, а так. Давайте скинемся и отвалим ему холодильник «Саратов» за сто шестьдесят.

— Может, лучше «Жигули»? — бросил Мыльцев. — Или «Волгу»?

— Зря смеешься. Я внес правильное предложение.

— Лично я — за, — оживился Струйский. — В холодильник вложим конверт, а в нем не письмо, короткое стихотворение. Я его уже почти что сочинил. Вот, слушайте… «Одни привет вам шлют горячий в родной конторе много лет. Решили мы вопрос иначе — мы вам холодный шлем привет!» Слово «холодный» подчеркнем, и получится игра слов. Не холодный шлем привет, а очень горячий, за сто шестьдесят рэ.

Кудряев одобрил инициативу Струйского:

— Молодец!.. Мы руководству хорошо сделаем, и нас руководство не забудет.

Четверо допили какао и покинули «Чебурашку».

К субботе были собраны средства. Струйский перепечатал свое произведение на машинке. Ему же было доверено завершить операцию.

В магазине «Электротовары» к Струйскому обратился небритый дядька по фамилии Кукин:

— Гляжу — вы «Саратов» оформили. Можем доставить.

Они отошли в сторонку.

— Слушайте меня внимательно, — сказал Струйский, — вот адрес на бумажке — Моисееву Николаю Ивановичу. А этот конверт вложите в холодильник, дверцей прижмете, чтоб был виден. Понятно?

— Вопросов нет.

Спустя полчаса тележка с «Саратовом» остановилась у подъезда дома, в котором проживал Николай Иванович Моисеев.

Кукин и его напарник находились в том состоянии, которое в определенных кругах стыдливо именуется нарушением спортивного режима.

Струйский об этом не догадывался. Следуя формуле «доверяя — проверяй», он с другой стороны улицы наблюдал за ходом операции.

Слегка покачиваясь, видимо, под тяжестью груза, Кукин с напарником внесли холодильник в подъезд.

— Это кому же? — полюбопытствовала старуха-лифтерша, — небось Николаю Ивановичу?

— Ему, — подтвердил Кукин, — Николаю Ивановичу. Какой этаж?

— Восьмой.

Вскорости Кукин явился за расчетом.

— Порядок, — доложил он. — Все сделано.

— Сам дома?

— Не. Одна жена. Хорошая женщина. Мы из кабины вышли, а в квартире уже дверь открыта. Жена говорит: «У нас нынче день подарков, телевизор привезли, теперь холодильник…»

«Интересно, кто же это расстарался? — с ревностью подумал Струйский. — Выходит, не одни мы такие умные. Телевизор подороже, но и холодильники тоже на улице не валяются».

— Конверт вложили?

Кукин схватился за голову:

— Мать честная!.. Забыл. Я сейчас занесу, мигом…

Струйский взял у Кукина конверт.

— Идите отдыхайте, я сам.

Он написал на конверте печатными буквами: «Моисееву Николаю Ивановичу». Зайдя в подъезд, молча вручил конверт лифтерше и незамедлительно удалился.

Лифтерша надела очки, прочитала фамилию адресата и сунула конверт в один из ящиков для почты.

Когда Николай Иванович Матвеев вернулся домой, на пороге его встретила жена:

— Видать, сильно тебя на твоем заводе любят. Погляди…

Увидав новенький «Саратов», Николай Иванович всплеснул руками:

— Честно скажу — не ожидал.

— Коля, ты ж не каждый день на пенсию уходишь. Один раз в жизни такое бывает…

В понедельник Николай Иванович позвонил в завком. Трубку взял Громов:

— Слушаю.

— Аким Ильич? Доброе утро. Матвеев беспокоит.

— Привет, Николай Иваныч! Как самочувствие?

— Нормально. Спасибо большое за ценный подарок.

— Нравится?

— Еще бы. Лето впереди.

— Он в любое время года удовольствие доставит.

— Продукты будут в сохранности.

— Какие продукты?

— Какие положишь.

— Не понимаю.

— Спасибо за холодильник.

— За какой холодильник?

— Не знаете за какой? Ха-ха! За «Саратов». Сюрприз нам хотели сделать. Вера Степановна смеется — так на заводе обрадовались, что ты на пенсию ушел, закидали подарками…

Громов помолчал. «Возраст, он и есть возраст. Опять же состояние непривычное, что-то путает».

— Значит, понравился подарок? Ну и хорошо. Пользуйтесь, смотрите кино, фигурное катание. Вере Степановне привет!..

В субботу после ухода гостей и в воскресенье утром Николай Иванович Моисеев изучал загадочное стихотворное послание, которое он обнаружил в подъезде в своем почтовом ящике.

— Ты послушай, Нина… «Одни привет вам шлют горячий в родной конторе много лет. Решили мы вопрос иначе — мы вам холодный шлем привет!» Ты что-нибудь понимаешь?..

Нина Аркадьевна ответила не сразу. В отличие от своего супруга она обладала аналитическим складом ума. Перечитав стихотворение и подумав, Нина Аркадьевна сказала:

— Колюня, это типичная анонимка. Написано на бланке, без подписи, но ясно, что это кто-то из ваших. Обрати внимание — слово «холодный» подчеркнуто. Значит, сотрудники тебя не шибко уважают. Вспомни, может быть, ты проявил невнимание, грубость, бюрократизм… Тебя уже критиковали на собрании, а сейчас тебе выдали еще одну порцию критики. Похоже — автор не один. Видишь? Написано не «я», а «мы». Мы — это коллектив или часть коллектива…

Кудряев встретил управляющего в коридоре у входа в кабинет.

Николай Иванович был строг, даже суров, и Кудряева это немного удивило, но не помешало ему изобразить на лице улыбку:

— Николай Иванович!.. Если не ошибаюсь, у вас был день рождения…

— Да, был.

— Разрешите вас поздравить.

— Спасибо.

— Весна… Солнце… Хорошо в такой день освежиться холодным пивком…

Управляющий мрачно посмотрел на Кудряева:

— Мне бы тепла. А холода мне хватает.

Не сказав больше ни слова, Николай Иванович зашел в кабинет. В обеденный перерыв все четверо встретились в буфете. Кудряев сказал:

— Ясно одно — недоволен.

— Ты подумай, — сказал Струйский, — мало ему.

Мыльцев — усмехнулся:

— Я же говорил — надо бы «Жигули».

— Ничего, — сказал Дроздов, — перебьется.

1977

Лежал Василий Сундуков с закрытыми глазами, но не спал, думал. В будний день проснешься, мысли идут более-менее серьезные — какие дела ожидают, какие задачи. А в выходной, тем более с утра, мыслей навалом, но все в беспорядке, одна проявится, тут же ее новая вышибает. Почему в уме такая карусель получается, а потому, что посидишь с вечера в кругу друзей, рюмкой помашешь, то-се, в общем, понятно…

За окном громко заливались птицы. Сундуков мысленно отметил: птица свои обязанности знает — «фить-фить», «чик-чирик», поет, не в курсе она, что человек лежит и головой мается.

Тяжело вздохнув, Сундуков перестал слышать птичьи голоса. Ясно, как в цветном телевизоре, увидал вчерашний вечер… Клара стол в саду поставила, в низинке, дача оттуда как на ладони во всей своей немыслимой красе. Гости круги делали, смотрели. Макарцев башенку увидел, языком поцокал: «Сила!» Лабутенко витые колонки враз оценил: «Красота, кто понимает!» Общее мнение: дачку отгрохал будь здоров.

Один только Макар, брат Кларин, проявил себя с ненужной стороны. Его пригласили, как человека, — сиди, пей, никто тебя не ограничивает. Зачем же зря высказываться, делать глупые замечания?.. Кто он есть? Студент. А если ты студент — сдавай экзамены, получай стипендию и куда не надо не суйся. А то принял граммов сто портвейна и выдал: «Тут и пир горой, и ампир горой». Ему Клара говорит: «Сиди кушай витамины», а он ей: «Дачу проверять, не отходя от кассы». Вот мусорный малый!..

Сундуков облизнул пересохшие губы:

— Клара! Ты где?

— Пробудился?

Вошла жена — полная, круглолицая, с утра, а уже в парике.

— Хорошо спал, Васек?

— Как убитый… Как убитый братцем твоим, гори он огнем!..

— Чего ты на него кидаешься? Молодой, юмору много.

— Его с таким юмором в обэхаэсе как родного примут.