Литературная деятельность Ломана длилась очень недолго. Она началась в 1858 г. В журнале «Весельчак» под псевдонимом «Август Дик» Ломан напечатал несколько довольно бледных юмористических стихотворений. Расцвет его таланта падает на 1860 и 1861 гг., когда в «Искре» под другим псевдонимом — Н. Л. Гнут — появился цикл его фельетонов «Литературные вариации». Борьба с «чистой поэзией» была центральным моментом фельетонов Ломана; сердцевину их составляли включенные в них пародии на Фета, Случевского, Вс. Крестовского, Мея, Каролину Павлову, русских переводчиков Гейне и др. В своих «Литературных вариациях» Ломан (как это делали до него Козьма Прутков и Новый поэт — И. И. Панаев) надевает на себя маску безусловного поклонника «чистой поэзии», еще более заостряя, таким образом, жало своей насмешки. Свои пародии он выдает за подражания любимым поэтам. Полемизируя якобы с приветствовавшим пародии «злоречивого Гнута» Амосом Шишкиным (А. П. Сниткиным), другим пародистом «Искры», и со стихотворением Пр. Преображенского (H. С. Курочкина) «Вы не поверите, что мне сегодня приснилося…», он писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою! Помилуйте: тогда Амос Шишкин усмотрел в моих вариациях злоречие; теперь г. Преображенский объявляет меня чуть не врагом гг. Случевского и Кускова. Уж и не знаю, право, чем я подал повод к подобным заключениям! Хвалю откровенно, простосердечно — в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту — литературную вариацию принимают за пародию»[164]. Писал ли Ломан после 1861 г. — неизвестно. По свидетельству современника, он всегда вспоминал об «Искре» «с особым благоговением»[165]. В своем заявлении в Литературный фонд 1891 г. Ломан кроме своего сотрудничества в «Весельчаке» и «Искре» упомянул «мелкие статьи без подписи в некоторых других периодических изданиях». Из материалов Литературного фонда мы узнаем еще об одном интересном факте. В связи с просьбой Ломана А. Н. Пыпин писал: «Об его работах я слышал одно — что им составлена была и в значительной доле (кажется, до 16 печ. листов) напечатана очень хорошая история нашего тюремного дела, но не была выпущена в свет по чьим-то высшим соображениям; но что книга — хорошая, об этом я слышал от человека, в этом вопросе компетентного». 407. ПЕРЕД МИЛЮТИНЫМИ ЛАВКАМИ Пошли, господь, свою подачку Тому, кто жаркою порой, Как утлый челн в морскую качку, Идет по знойной мостовой… Он смотрит к Вьюшину тоскливо В окно на крупный виноград, На абрикосы, дули, сливы, На пастилу и мармелад. Не для него кокос, арбузы, Гранаты в золотом огне, Не для него и толстопузый Гомар разлегся на окне… И фрукт привозный, из Мессины, Напрасно взор его манит: Сок ароматный, апельсинный, Увы, его не освежит!.. Так облегчи, господь, вериги Тому, кто много претерпел, Кто в здешней жизни, кроме фиги, Других плодов еще не ел. <1860> 408. УТЕШЕНИЕ Когда, что звали вы своим, Навек от вас ушло И горе камнем гробовым Вам на сердце легло — Помочь в печали ближним рад, Поэт вас позовет Пройтись с ним, бросить беглый взгляд Туда, по склону вод. Он вам покажет, как струи, Одна другой вослед, Бегут на чей-то зов вдали (На чей? — вам дела нет). Вам нужно будет хоть на час Взор в речку устремить, Чтоб слезы брызнули из глаз, Чтоб стало в них рябить. Тогда, как ни были б тоской Вы зло удручены, Всё горе выльется слезой, И вы исцелены!.. <1860> 409. НА КЛАДБИЩЕ
Я взобрался на могильную плиту И внимательно смотрел, как на лету Два тяжелые, кургузые жука Колошматили друг друга под бока, Как в объятиях березу дуб сжимал, Как под деревом опёнок вырастал, Как паук, среди своих дневных хлопот, Фантастический выплясывал матлот. Так на кладбище за жизнью я следил, И Случевский мне на память приходил: Вспомнил я, как он на кладбище лежал, Как под ним мертвец о камень лбом стучал, Как мертвец m-r Случевского просил, Чтобы тот его на время хоть сменил… По закону же содружества идей, Вспомнил случай я другой, еще страшней: Вспомнил нищего, разрушенный гранит И восставшего из гроба страшный вид, Ветра свист, луны дрожащий свет, Мертвеца протест и нищего ответ… И невольный трепет в сердце проникал, Но по-прежнему на камне я лежал, И по-прежнему сшибалися жуки, Отличалися в матлоте пауки, Всё с березами амурились дубы, Всё росли еще под деревом грибы. 1860 410. КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ Я доживал в одном квартале Десятый год; Но вот почил квартальный вмале — Я просьбу в ход: К стопам начальства припадая, Квартал просил. И как-то вывезла кривая: Наш утвердил! Квартал достался мне богатый… Тут на меня Надели каску, и с гранатой, Но без огня. И обыватель под защиту Ко мне бежал, Всех обворованных, побитых Я утешал, И всяк за это утешенье Благодарил; Но вдруг сердечное движенье Я ощутил. Раз, по грошовому взысканью, К себе в квартал Одно прекрасное созданье Я вызывал. Клянусь, клянусь богиней Фреей! — Я, кстати, швед — Подобных плеч, подобной шеи На свете нет. Что за глаза! — очарованье! Я весь дрожал, Когда управы предписанье Я ей читал; Когда склонив свои ресницы И вся в огне, Она, кротка как голубица, Внимала мне… Я прежде думал, что во власти Я у себя, Что застрахован я от страсти, Как от огня; Но я прочел, сидев в конторе С пером в зубах, Себе капут в прелестном взоре, В ее очах. Однажды я, тот взгляд встречая, Не усидел; Письмоводителю, вставая, Уйти велел. Я ей сказал: «К началу ночи, Когда езда Совсем затихнет, что есть мочи Валяй сюда!» Заря, бледнея, умирала И умерла, А ночь роскошно выплывала, Как день светла. Затихло всё. Сребристый тополь Благоухал, И, по трудах дневных, Петрополь Опочивал. На перекрестке ждал я встречи, И долго ждал: В мечтах грудь пышную и плечи Я рисовал. Прошел патруль, глядел мне в очи И созерцал, Как, бедный, я в прохладе ночи Самосгорал. Уж зарумянилась денница, И ночь ушла… Так вот как, скромная девица! Ты не была?.. Тогда ее на жертву мщенью Я осудил: Насчет билета сочиненье Я смастерил… И я смотрел, как исполнялся Приказик мой, Как с ней в прихожей объяснялся Городовой. 1860 вернуться «Минута». 1882, 14 мая, примечания редактора к «Литературным воспоминаниям» П. И. Пашино. |
