«Велика и обильна родная земля» —
Мы читали из школьных тетрадок;
«Но порядка в ней нет» — прибавлялось; теперь
Положительно есть и порядок.
Не угодно ль взглянуть — поразительный вид:
Вот народ в шестьдесят миллионов,
Что в любви и примерном согласьи живет
Под эгидою мудрых законов.
Всем известно, на праве основан закон…
Как бы здесь мне хотелося здраво
Бросить взгляд на идею, значенье и цель
Высоко мною чтимого права.
Изъяснил бы весьма юридически я,
Что спасительна порка для вора,
Как толкуют Капустин, Чичерин Борис
И юристов немецкая свора.
Но боюсь от предмета отвлечься… К тому ж
И «причин независящих» бездной
Руководствуюсь я… Так не лучше ль опять
Возвратиться к отчизне любезной?
Мы сказали, порядок у нас и во всем
Равновесие сил разнородных:
В низших классах наивная честность, зато
Есть лукавство рабов в просвещенных.
Все сословья концерт у нас общий дают;
Что за звуки! разлив их так ровен,
Так приятно согласен! В гармонии нам
Уступают Моцарт и Бетговен!..
Это точно, была роковая пора,
Взволновались однажды мы очень,
В оны дни, как солидные лица свои
Удостоивать стали пощечин.
Жажда плюх, как известно, пришла из Москвы:
Там, великих начал провозвестник,
Первый начал валять по ланитам себя
Джентельмен раздражительный «Вестник».
Мудрый Кокорев в такт ему вдруг заушил
Тучный лик свой, и вслед им Погодин
Энергично взялся за ланиты свои,
Находя, что сей акт благороден.
Петербургу понравилось это; и мы
Года два перед взором Европы
Колотили себя и в то время нашли,
Что не надо и розог!..
(Говорят — не ручаюсь за верность молвы, —
Что в те бурные дни из аптеки
Для целения арнику больше всего
Отпускалось Степану Громеке.)
Воспевали поэты в высоких стихах
Заушения подвиг отменный
И пророчили нам, что в грядущем за то
Вознесемся мы в целой вселенной…
Появились, однако, тогда ж господа,
Что немножко в скептическом духе
Объясняли всеобщую жажду — себе
Задавать с наслаждением плюхи.
Эти скептики нам утверждали, что мы,
Потеряв на ланиты чужие
Наше прежнее право, себя по щекам
Принялись колотить, как шальные!
Впрочем, плюхи звучали… и стихли потом;
Раздалась на железной дороге
Вновь одна, но уж та по чужому лицу,
И — порядок остался в итоге!
Я, читатель, от няни-старушки слыхал
В дни волшебно мелькнувшего детства
Много сказок чудесных; один этот клад
Мне она завещала в наследство.
На меня не посетуют, если теперь
Сказку я расскажу: отчего нам
Не запеть, как певалось в минувшие дни,
Простодушно-младенческим тоном?
Я люблю звуки песен былого, люблю
Этих звуков волшебные песни;
Сердцу сладко минувшие дни вспоминать,
С ними жизнь и светлей и чудесней!..
Так начнем же: далеко, в заморских краях
Жил волшебник Прогресс благодушный,
Правил мирно страной да творил чудеса,
И Прогрессу все были послушны.
Жил Прогресс, не тужил; да случилось, узнал,
Что есть целые грады и веси,
Где в спокойствии добрые люди живут
Да и знать не хотят о Прогрессе.
Он разгневался. «Ну, — говорит, — коли так,
Сам иду я, своею персоной
К этим людям: посмотрим мы, как-то у них
Будет принят властитель законный?»
Собрался он без свиты; шел день, может, два,
И пришел наконец: ничего-то
Не видать — ни долинок, ни речек, ни гор,
Лишь зловонное видно болото.
Люди разных чинов и сословий сидят
В том болоте средь грязи смердящей,
Жрут ее да хвалебные песни поют,
Полагая, что пищи нет слаще.
«Что за мерзости!» — плюнул волшебник Прогресс,
Да и прочь было… глядь: вместо суши
Очутилась трясина под ним — и завяз
Он в трясине по самые уши!
Оглянулся он в страхе: толпою к нему
Разноцветные люди всплывали —
На лицо ему плюнули грязью, потом
Сами грязь ту облизывать стали…
И сидит в том болоте Прогресс, и досель
Он не может уйти из болота…
«Ну уж сказка!» — кричат мне. Соскучились вы? —
Самому мне невесело что-то…
«Для чего же рассказывать было ее? —
Что за басни, давайте нам дело!»
Для чего? «Есть причина, но я не скажу
Ее звездам небес!»…(из «Отелло»).
Впрочем, если угодно, вам можно теперь
Насладиться приятной мечтою;
………………………………………
То ли дело у нас-то, такой ли прием
Был оказан прогрессу сынами
Милой родины? принят он был, восхвален
И осыпан в восторге цветами.
На Скарятине въехал он в славе; в Москве
Был он встречен Катковым, лорд-мэром,
На пути ему Павлов песок посыпал,
И скакал Розенгейм пионером.
Все младенцы ему воспевали хвалу:
Калиновский
[158], Громека, Чичерин,
Князь Черкасский с березовой ветвию шел,
Заливался Скарятин, как мерин…
